Александр Розов - Апостол Папуа и другие гуманисты III. Эйекатль

— Хешке, вы говорите: в наших общих интересах. Но я вижу пока только ваш интерес.

— Квэк, — сказала она, повернувшись к пилоту, — у тебя ведь есть шпаргалка. Так?

— Не шпаргалка, а презентация, — поправил он, — ноутбук дай мне, а то на палмтопе…

— …Не очень удобно, — договорила она, и подвинула к нему 20-дюймовый ноутбук.

— Презентация о чем? — спросил Антонио Лангорено.

— О вашем интересе, — пояснил пилот, перекачивая файл с коммуникатора-палмтопа.

Презентация оказалась крайне информативной, доходчивой и убедительной.

С одной стороны, было показано, что правительство-хунта Сальвадора не справится с лавиной проблем, которые порождаются распадающейся инфраструктурой в условиях энергетического голода. До коллапса оставалась неделя, максимум декада.

С другой стороны, была нарисована прекрасная картина восстановления экономики и инфраструктуры Республики Сальвадор в кооперации с Империей Метапан. В схеме с ненавязчивой неизбежностью присутствовала Тропа, а за кадром — Меганезия…

«…Стервятники», — тоскливо подумал министр иностранных дел Сальвадора, но вслух совсем другое:

— Хешке, почему эти переговоры ведете вы, а не лидеры сепаратистов Метапана?

— Я не веду переговоры, — сказала она, — я вместе с Квэком навожу мосты для будущего взаимовыгодного сотрудничества. А переговоры вы будете вести в Метапане, в штабе императора Укштлаштли если данное предложение в принципе интересно вам.

— Гм… А как я попаду в штаб императора Укштлаштли?

— Элементарно, — отозвался Квэк, — мы тут все обсудим, а затем я отвезу.

— Кто вы? — полюбопытствовал Лагорено, — только не говорите, что просто пилот.

— Сам не знаю. Время покажет, — невозмутимо ответил юноша-метис.

Майор Яго Гарсия дождался, когда табло наручных часов покажет 00:00, затем четко произнес в трубку радиотелефона:

— Внимание, командирам экипажей и минометных расчетов! Перевести все машины в походное положение, и доложить о готовности к маршу! Подтвердить понимание!

— Четвертый экипаж понял, выполняю! — послышалось в трубке через полминуты.

— Первый экипаж понял, выполняю! — послышалось следом.

— Второй минометный расчет понял, выполняю!

…И далее в таком же стиле. Убедившись, что все отозвались, он вытащил сигарету из рваной пачки, прикурил, и улегся на раскладную койку под брезентовым навесом.

Сержант-радист, наблюдавший эту сцену, помолчал немного, а затем обратился:

— Сеньор майор, разрешите спросить: что происходит?

— Баста войне, вот что, — ответил Гарсия.

— А-а… Сеньор майор, мы что, проиграли?

— С чего ты так подумал, парень?

— Так это… — неуверенно произнес сержант-радист, — …Мы отступаем в Масахуат на 8 километров к юго-западу, на левый берег Рио-Лемпа. Я слышал, мотопехота, которая расположена к югу от нас, отступает в восточную часть Санта-Ана, за 12-е шоссе.

— Мы, — сообщил Яго Гарсия, — переходим на договорную позицию.

— Но почему, сеньор майор? Тольтеки не победили нас, а мы отдаем им нашу землю.

— Сержант, у тебя семья есть? — спросил Гарсия, выпуская вверх облачко дыма.

— Да, у меня родители, младший братик, и моя девушка, хотя мы еще не поженились.

— Ясно, сержант. А когда ты звонил им, что они говорили?

— Так, всякое говорили…

Майор Гарсия махнул рукой и предложил:

— Давай, парень, высказывайся прямо. Это между нами.

— Ладно, как прикажете. В общем, говорили, что в тылу задница. Электричество в сети накрылось. Хорошо, у соседа в лавке есть дизель-генератор, хоть телефон зарядить. И вообще, хорошо, что у него лавка. Мама догадалась взять там кое-что оптом, а то ведь всякое может быть. Нужен запас: сахар, чай, рис, соль, мыло, спички. Вы понимаете?

— Я понимаю, — сказал Гарсия, — а теперь ты пойми. Мы здесь можем держаться, и даже наступать местами, но от этого электричество не включится, и сахар не появиться. Мы воевали бы, а в тылу кончалась бы жратва. С другой стороны, тольтеки могут хоть год воевать, потому что Великая Кокаиновая Тропа поставляет им все, что надо.

— Это почему так, сеньор майор?

— Потому что политика, — буркнул командир артдивизиона. Наверное, сержант-радист, пользуясь случаем, спросил бы еще что-то, но… По радио стали поступать рапорты о готовности подразделений к маршу. Пора было переходить на договорную позицию.

Около 3 часов ночи, артдивизион РСЗО, соединившись на марше с ротой мотопехоты правого фланга, форсировал Рио-Лемпа по узкому мосту. Тяжелые грузовики крайне осторожно переползали на тот берег, рыча моторами и выбрасывая газолиновый дым. Дальше — проще. Километр дороги до городка. Дорога неплохая, но опять-таки узкая. Прибытие в Масахуат. Недавно это был симпатичный и уютный городок. Пять тысяч жителей, двухэтажная колониальная застройка, некоторые здания сохранились еще от конкистадоров. Зеленые аллеи, парк с колесом обозрения, старая церковь, и несколько закусочных — пупсерий. Но теперь Масахаут был пуст. Ни одного светящегося окна, и уличные фонари не горят. Никаких людей. Есть только несколько брошенных старых автомобилей — видимо, они не завелись, когда жители покидали городок.

Брошенные городки в прифронтовой полосе — типичное следствие локальной войны, и солдаты с опытом работы в «горячих точках» привыкли к этому. Днем или ночью, на горячем фронте или в прифронтовой полосе, они воспринимают брошенное поселение просто, как техногенный объект на местности, пригодный для чего-то (для отдыха, для укрытия от пуль и осколков, для поиска полезных инструментов и продовольствия). У некоторых кабинетных философов-идеалистов даже возникает мысль, что солдат — это вершина эволюции: самый сильный и самый рациональный, самый адаптированный и самый дисциплинированный homo sapiens. Поэтому конструкции «нового идеального общества», рожденные на письменных столах подобных философов, очень похожи на казармы. По кино-ширпотребу действительно может создаться такое впечатление, а в реальности, опытный солдат типичной армии в «горячей точке», это цивилизованный человек с вынужденной социальной амнезией. Он сохраняет ограниченное количество технических навыков, но забывает все социальные навыки, возникшие после перехода человечества от охоты и собирательства к производящему хозяйству. Солдат не может превратиться в настоящего первобытного охотника (у которого все нужные рефлексы сформированы в раннем детстве), но социальное сознание солдата снижается до этого первобытного уровня. Так что, например, он видит дом просто как набор более-менее твердых поверхностей, защищающих от дождя, а также от вражеского наблюдения, и (ограниченно) от пуль и осколков. Город, это просто большое число таких наборов. У солдата не возникает цивилизованная мысль, что в домах жили люди, вели хозяйство, общались, находили друзей, создавали семьи. Если солдат станет думать об этом, то в кратчайший срок сойдет с ума, а на горячем фронте его просто убьют — поскольку его внимание отвлечено этими мыслями от вещей, практически актуальных на войне. Как правило, война когда-то завершается, и солдат возвращается домой — но не может туда вернуться, ведь цивилизованная концепция дома грубо стерта из его сознания.