Ирина Лем - Ошибка Синей Бороды

«Ты о чем там каркаешь, старая ворона!» - хотел крикнуть Делакруа в ответ на ее заявление и взгляд. К удивлению - не смог произнести ни слова. Язык не шевелился, будто окаменел во рту. Точно так, когда его пять лет назад парализовало.

Гастон не поверил собственным ощущениям. Не существует такого вида избирательной парализации - затрагивающей только один орган. Решил разобраться. Перегнулся через стол к сидевшей напротив хозяйке. Это ее происки, они не пройдут лешачке даром! Желая выругаться погрязнее, пообиднее, он пару раз дернул головой и... не произвел ни звука – из-за языка.

Перрина не обратила на него внимания.

Пришлось сесть на место с поджатым хвостом.

23.

Заявление трактирщицы создало растерянную ситуацию. Даже подкованный в логике Жюль затруднился среагировать. Что делать, когда слышишь детский лепет из уст взрослого человека, которого не подозреваешь в слабоумии? Всерьез воспринимать смешно, напрямую объявить дураком неприлично. Все-таки, они у мадам Перрины в гостях.

Лучший выход - начать улыбаться. Будто принял сказанное за шутку недалекой старушенции, потихоньку сходящей с ума от недостатка положительных эмоций и партнера для домино по вечерам...

- Ты прав, рыцарь, я пошутила, - вслух подтвердила женщина и кивнула на остатки коктейля. – Ты пей, пей, не бойся. Именно твое желание осуществится в полной мере.

Жюль послушался. Приложил бокал ко рту, отпил несколько глотков, потом – до дна, не ощущая вкуса. Неудивительно: напиток поменял значение, вкус отошел на второй план.

Перрина тем временем перевела глаза на соседку Жаннет. Долго глядела - молча, любовно.

- Ты красивая, - сказала, наконец, старуха с неизвестно откуда возникшим чувством. – Сними резинку с волос, так лучше будет. Ты мне кого-то напоминаешь.

Жаннет тоже послушалась. Убрала резинку с хвостика, разложила волосы по плечам, взбила для объема. Они упали волнами вдоль щек. По обычаю – бледных, сейчас не казавшихся нездоровыми. Щеки приобрели цвет слоновой кости, чудесным образом облагородившись.

Жюль уставился на девушку нетрезвым взглядом. Изменившимся. Будто посмотрел другими глазами. Точнее - глазами другого человека. Близкого по духу. Того, кем давно мечтал стать.

Подумал: никогда не видел девушку при свечах. Признал правоту Мартен. В незаслуживающем доверия свете Жаннет показалась красавицей. Выражением глаз, где за детской доверчивостью пряталась железная целеустремленность, она тоже напомнила ему одну персону. В отличие от трактирщицы, Жюль прекрасно знал - кого.

Жанну... Ту юную крестьянскую дочь из лотарингского села Домреми, которую он страстно обожал когда-то. Давно. Многие века назад. Героиню сказок и баллад. Любимицу французского народа. Храбрую воительницу с душой, не тронутой греховными помыслами. Его - барона де Рэ тайный идеал.

Права поговорка: люди, при жизни ставшие легендами, долго не живут. К Жанне она относилась в полной мере. Короткая жизнь, яркая судьба, страшная гибель. Чем она заслужила? Сражалась с врагами родины, в благодарность была предана тем, кого возвела на престол – королем Франции. Олицетворенная невинность, погубленная развращенным сознанием. Высшая справедливость, злодейски отправленная на костер.

И никто не знает одной тайны: на том же костре погиб другой герой. Погиб не буквально. Умер в душе. Боевой товарищ, верный друг и помощник Орлеанской Девы – Жиль де Рэ, заслуженный маршал Франции, потомок родовитых воинов, проливавших кровь во славу отчизны. Своенравный, дерзкий, бесстрашный рыцарь, королевским указом назначенный сопровождать Жанну в походах.

А он не справился с главной миссией жизни! Что может быть больнее для гордой, благородной души, почитающей кодекс чести превыше людских и Божьих законов? Жанна рассчитывала на него. Он ее не уберег. Милое, святое существо, его Жанну.

Погубил ее, не буквально, но косвенно. Оставил в ответственный момент. Увел войска, поддавшись на хитрую уловку - невольное преступление, черным пятном накрывшее всю последующую жизнь. Грех, который не искупить папской индульгенцией, потому что не перед Богом совершен. Никто его вины не заметил. Но обвинения, предъявленные себе, оказались невозможными пережить.

Жиль де Рэ совершил поистине роковую ошибку. Бросил в беде боевого товарища - нарушил клятву, запятнал честь. Не уберег любовь, святую в чистоте. Разве могла перенести такое унижение его чувствительная гордость?

Угрызения разъели совесть, разрушили душу, помутили разум. Заставили совершить все те глупости, после которых из героя превратился в монстра. В посмешище - Синюю Бороду. Страшилку для малолетних, предмет отвращения для всех остальных.

И невдомек любителям исторических казусов: он не преступник, а жертва...

Жюль начал волноваться. Из-за ничего. Из ниоткуда. Взгляд впился в лицо Жаннет. Нет, так не бывает... Да, глаза не врут... Жаннет – это Жанна? Разве возможно? Не игра ли его болезненного воображения? Действительно они похожи или только в его взбудораженном уме?

В груди заныло. Поразительное сходство. Нет, не сходство. Одно лицо. Знакомое, но забытое века назад.

Открытие привело душу в трепетание.

В нездоровое трепетание. В судорогу. От застарелой боли, погубленной любви. Незажившая рана... Зачем трактирщица решила разворошить ее своими скрюченными, шершавыми, почерневшими от колдовских манипуляций пальцами? Почему не спросила позволения у него - ее господина?

В один миг Жюльеном овладело негодование, которому требовалась только искра, чтобы вспыхнуть пламенем гнева. Проклятая ведьма! Пусть вспомнит свое место в табели о рангах и не вздумает продолжать его испытывать...

Перрина не вняла телепатическому предупреждению хозяина.

- Жанна... – потихоньку проговорила старуха и потянулась рукой к ее щеке, намереваясь отодвинуть волосы.

Это уже был вызов. Искра. Именно та, за которой следует пожар.

- Убери от нее свои уродливые пальцы! – потребовал Жюль грозно и пристукнул по столешнице, подтверждая, что не шутит.

Приказного тона трактирщица не испугалась, но руку от Жаннет убрала. Покрутила пальцы перед собственным носом, будто увидела впервые.

- Да, уродливые, – спокойно признала она.

И резко вытянула руку вперед - к Жюлю.

Он брезгливо отшатнулся.

Кисть ее представляла зрелище, не предназначенное созерцать за обеденным столом. Ни одной ровной косточки на тыльной стороне ладони, пальцы изогнутые, исковерканные, поломанные и неправильно сросшиеся, с опухолями на суставах в виде корявых узлов.

Мясо между костями усохло и потемнело трупными пятнами. Кожа в мозолях и струпьях. Вдобавок - остроконечные ногти, коричневые то ли от грязи, то ли от старости. Отвратительно. И этими, столетия не знавшими прикосновения мыла и теплой воды, закорючками она готовила им еду?