Петр Мамченко - Последние воплощения

Юги кусала губы до крови, чувствуя, как что-то холодное, чужое шевелится в ней, распирая изнутри, как расплавленным железом растекается по венам смертоносный яд, и эта беспомощность, ничего общего не имеющая с обещанной силой. Девушка изо всех своих маленьких сил вцепилась в края каменного алтаря, с трудом удерживая бьющееся в судорогах туловище — и камень растрескался под её пальцами.

Цветочное создание наклонилось над алтарём и коснулось губами лба новоявленной жрицы.

— Дарую тебе силу защищать и пестовать жизнь. Используй её разумно — и твоё могущество никогда не покинет тебя. Найди новый дом для себя и этих детей — и пусть он наполнится биением жизни.

Последние слова прозвучали невнятно, поскольку богиня покинула своё воплощение, и ветки с цветами вновь расплетались, возвращаясь к прежнему виду.

Юги медленно поднялась с алтаря, с недоумением разглядывая своё тело, внезапно забывшее о боли и усталости. Кожа приобрела странный отблеск, а ногти окрасились зелёным. В глазах как будто двоилось, когда девушка смотрела на что-нибудь живое — растения вокруг, маленькую жрицу, сноровисто пеленающую младенца, даже трава под ногами — мягко мерцали, окружённые ореолом жизни, и только брошенный богиней алтарь был тёмен и безжизненен.

Маленькая первобытная женщина потратила не больше минуты, чтобы уложить поудобнее тело старшей сестры и укрыть его одеянием одной из мёртвых жриц. Комок в горле не пропадал, но она лучше многих знала, что больше ничего сделать не сможет. Всё, что ей доступно — это выполнить последнюю волю сестры. Маленькая жрица стояла рядом, покачивая спелёнутого младенца и с надеждой глядя на старшую девушку. Ей было трудно понять, что сёстры очень отличались, несмотря на удивительное сходство, и сейчас Юги занята раздумьями — исполнять ли соглашение с богиней, или прикончить на месте последнюю жрицу, навсегда заставив закрыться эти ненавистные яркие глаза.

Громкая ругань прервала её раздумья, и девушка привычно затрепетала, узнавая голос хозяина. Она не раз уже пыталась освободиться, и отлично знала, что магия хозяина легко разыщет её. Просто сейчас этот грубый солдафон должен был охранять стену, а не бегать по городу за рабыней.

Керамес был настоящим воплощением атланта. Могучий и безжалостный, искусный в обращении с мечом и магией, он давно уже был бы офицером, если бы не принадлежал к третьей касте. Он не таил, а скорее выставлял напоказ свои пороки, подчас удивляя даже видавших виды товарищей. Именно благодаря его похоти и жадности Юги не была своевременно заперта в загоне с остальными рабами. Просто хозяин не желал прерывать как ставшую непопулярной связь со своей собственностью, так и стабильный доход, приносимый теми, кто тоже желал воспользоваться телом юной красавицы.

Сейчас атлант был вне себя от ярости. Мало того, что подлое животное опять сбежало, так ещё и успело натворить дел, которые грозили ему немалыми неприятностями. При входе он споткнулся о тело стража, здесь валялись трупы жриц Жизни. И пусть сам Керамес молился только Неназываемому, но не желал без нужды ссориться с культом Жизни.

Тем не менее, обнаружив, что почти все жрицы мертвы, жестокий атлант слегка успокоился. Даже его удивила прыть этой худенькой девчонки, значит, если хорошо замести следы, прирезать последнюю свидетельницу, никто и не заподозрит, что резню устроила его рабыня. Мало того, он даже сумеет сохранить эту своенравную, но достаточно ценную собственность. С его точки зрения, единственным преступлением его «зверюшки» было не убийство кучки бесполезных старух, а очередное ослушание. Только это и заслуживало скорого и безжалостного наказания.

Девчонка стояла перед ним, слишком гордая, чтобы молить о пощаде, и слишком напуганная, чтобы пытаться бежать или хвататься за оружие. Атлант вновь ощутил возбуждение. Именно её боль и непокорность, яростная ненависть в глазах и судорожное сопротивление нежного тела приносили ему всегда столько наслаждения. Большинство рабынь превращались в безвольных кукол после первого же удара, позволяя делать с собой всё, что угодно, эту же тварь приходилось брать силой всегда, что и делало её такой ценной.

Тяжёлая ладонь, как всегда, ударила по нежному лицу девушки, но в этот раз всё было по-другому. Не полетело кубарем лёгкое тело, не прозвучал невольный возглас боли, девчонка просто немного отшатнулась, в то время как загрубевшая ладонь солдата болела изо всех сил, как будто он пытался дать пощёчину дереву.

Маленькая жрица призвала все доступные её силы, заставив лианы обвиваться и связывать плохого мужчину, но Керамес одним взмахом руки испепелил атакующие растения, даже не взглянув на малышку. Его занимала только Юги, непокорная рабыня, превосходящая красотой и силой духа изнеженных горожанок. Маленькая дикарка, ставшая ещё желанней после того, как её невыразительные бледно-голубые глаза налились пронзительной зеленью.

Он набросился на девушку, пытаясь опрокинуть её на залитый кровью пол и жадно вдыхая её изменившийся запах, зубами вцепился в нижнюю губу рабыни, пытаясь вырвать хоть один крик боли. Кровь, брызнувшая ему в рот, была непривычно терпкой и сладкой. Дивный аромат девушки пьянил и кружил голову, душил и…

Керамес оттолкнул рабыню, пытаясь вдохнуть вдруг ставший очень вязким воздух. По телу разливался убийственный жар, желудок сжало судорогой от приторного металлического привкуса во рту. Отчаянно пытаясь вспомнить подходящее исцеляющее заклинание и определить по симптомам яд, солдат даже не ощутил, как изящные ладони легли на его голову и без всякого усилия свернули могучую шею атланта.

Юги больше незачем было бояться и торопиться. Она быстро обкорнала запасное одеяние одной из жриц, подгоняя его на себя, из портупеи хозяина и стража храма соорудила корзину для младенца и подвесила её себе за спину. В левой руке — тёплая ладошка маленькой жрицы, в правой — тяжёлое боевое копьё, вдруг вставшее лёгким, как ивовый прутик. Впервые у неё появилась возможность покинуть проклятый город, и она не собиралась даже на минуту задерживаться в этом гнусном месте.

То был день непреходящей славы для Воалуса. В утренний круг крови, когда небо озаряется алым, врата белого города распахнулись, выпуская горстку воинов, менее сотни смельчаков, вышедших биться против многотысячного войска дикарей.

Безумием сияли яркие глаза бойцов, противно воняли горелым ожоги на их груди, нанесённые во имя Неназываемого, призрачным огнём сияли освящённые клинки. Первыми же шли трое избранных, облачённых в багровые доспехи, бойцы-смертники, призванные пролить реки крови и сокрушить неверных.