Влад Вегашин - Время хищных псов (СИ)

- Рыцарь Розы, святой Лорд Хараот! - пролетел испуганный многоголосый шелест над армией империи.

А император же, резко осадив коня, сорвал с головы шлем и швырнул его наземь, оставшись лишь в золотой короне, венчавшей благородное чело. Воздел он меч, вытянув вперед пламенеющее лезвие, и провозгласил:

- Я есть император, и я есть империя. И до того мига, пока бьется мое сердце, империя будет жить!

- Что есть ты, а что - империя? - насмешливо спросил лорд Хараот, не поднимая забрала шлема. - Я вижу одного гордого и смелого, но безрассудного воина, не позаботившегося даже о защите головы (прим. автора: лорд Хараот имеет в виду одновременно и брошенный императором шлем, и вчерашнее сражение, в котором из-за неопытности Верховного Главнокомандующего, то есть самого императора, авангард остался без прикрытия, и тяжелая конница лорда Хараота сумела без труда разбить войска империи). Еще я вижу стаю трусливых псов, что не смеют даже поднять головы и умереть с честью, надеясь на прощение в посмертии и на справедливый суд Светлейшего Мазуса.

Император ничего не ответил на насмешку, лишь взгляд его помрачнел.

- Я вижу твою храбрость, о воин! - продолжал тем временем Хараот. - И даю тебе шанс: сразись со мной, и пусть тот, кто победит, объявит своей землю по эту сторону гор.

Вместо ответа император спешился, поднимая Правосудие.

Лорд же, следуя примеру противника, снял шлем, явив всем короткую черную бороду, такие же волосы и волчьи желтые глаза. Он также спешился и извлек свой фламберг, носивший имя Уничтожитель.

Со звоном скрестились клинки. Танец противников был столь стремителен, что свидетели не могли понять, кто одерживает верх, чья кровь обагрила землю, кому сопутствует удача…

А потом вихрь стих, и все узрели лежащего на земле императора, и святого Лорда, чей меч пронзил грудь повелителя империи.

Ряды имперской армии дрогнули, многие спасались бегством, бросая оружие. С презрением смотрел на них победитель.

Но вышел вперед юноша в помятых доспехах, и на его плече виден был знак Второго легиона.

- Я, Вениар, вызываю тебя на бой, лорд Хараот! - воскликнул юноша.

Рассмеялся старый воин.

- Ты уже обагрил меч в крови врагов, а ведь на твоих губах еще не обсохло молоко провожавшей тебя на войну матери. Иди вслед за своими собратьями. Покинь святую землю Сэйкарона, и я пощажу тебя.

- Я не знал матери своей, а отца моего убил ты, - возразил юноша, и не было в его голосе страха. - Ты, видно, не понял смысла моих слов - что ж, я повторю: я, легионер по имени Вениар, вызываю тебя, лорд Хараот, на смертный бой!

- Я сказал: ты обагрил меч в крови, но, видно, слезы жалости застили мне глаза в тот миг, - рассмеялся лорд. - Ибо сейчас я вижу, что у тебя нет меча. Чем же ты намерен сражаться?

- Я возьму другой меч, - сказал Вениар. Приблизился к телу императора, опустился рядом с ним на колени, коснулся губами остывающего чела. И встал, уже сжимая в ладони рукоять меча, чье имя - Правосудие. - Я не посрамлю имени твоего, отец, - молвил он. И только тогда лорд Хараот понял, что видит пред собой нового императора.

- Что ж, сегодня великий день: сегодня я убью двух императоров, - произнес он. Вениар Третий, прозванный впоследствии Мстителем, не сказал ни слова.

Со звоном столкнулись мечи, что уже сходились сегодня в смертном противостоянии.

Силен был лорд Хараот, и первая блистательная победа придавала ему мощи. Молод и неопытен был император Вениар, но за его спиной оставалась империя, и он знал - лишь от него зависит сейчас, взовьются ли над Мидиградом, над гордым городом Шпилей праздничные флаги в честь победы и в честь коронации, или же над руинами столицы мрачно будет реять темный стяг Сэйкарона…”

Книга резко захлопнулась, сила заклинания вырвала тяжелый том исторического романа из рук девушки, отшвырнув его в сторону.

Полуэльфа медленно поднялась, гневно посмотрела на вошедшего париасца.

- Я не дочитала, - холодно проговорила она.

- Все закончилось банально: Вениар всадил Хараоту в горло отравленный шип из скрытого в рукаве шипомета, а потом отрубил ему, уже мертвому, голову, - безразлично сказал Маар-си. - Но в этой книжице, конечно, написано иначе. А теперь иди за мной. Я хочу задать тебе несколько вопросов…

Глава VII

Голова Веги де Вайла

Она была красивая - черноглазая, белокурая, очень изящная и хрупкая, с округлыми бедрами, на которые приятно положить ладони, и маленькими грудками с задорно торчащими темными сосками. Почти любой назвал бы ее привлекательной, и, наверное, у каждого мужчины она хоть на миг, но вызвала бы желание.

Если только не смотреть вглубь черных раскосых глаз, где на самом дне зрачков притаились лютая злоба и глубокое презрение к каждому, кто оставлял кошелек с золотом на тумбочке возле ее кровати, уходя. Сонсэ казалась молодой - но номиканки долго выглядят юными. Ее сложно было принять за номиканку, все уроженки этой страны темноволосы - но на свете есть немало магов-неудачников, вынужденных зарабатывать на жизнь, меняя внешность своих клиенток в желаемую ими сторону, и перекрасить волосы для такого мага - дело десяти минут. Красивое, кукольное личико могло принять любое выражение, но даже маска ангела не скрывала печати разврата, а характерный голубоватый оттенок зубов, так привлекавший падких на экзотику клиентов, выдавал длительное пристрастие к сулими. Впрочем, не имея соответствующего опыта, все эти мелкие признаки достаточно сложно было даже заметить, не говоря уже о том, чтобы понять, что именно они означают.

Леграну хватало и знаний, и опыта, и внимательности. Учитывая его страсть к экзотике, ко всему новому и необычному, а также любовь к женщинам, покорение светловолосой номиканки было лишь вопросом времени. А в ожидании нового задания от Гундольфа этого времени хватало, как хватало и лучшего ключа к сердцу Сонсэ - золота. И, разумеется, уже на следующий день после знакомства она оказалась в постели любвеобильного шевалье. Который, несмотря на кружившую голову необычность любовницы, прекрасно видел и глубину ее глаз, полную ненависти и презрения не столько даже к тем, кому она вынуждена была продавать свое тело, сколько к самой себе. Но поскольку себя Сонсэ, несмотря ни на что, все же любила, то некоторые из ее любовников наутро не просыпались. И Легран был очень осторожен: он принял меры против ядов, так любимых многими проститутками, а под матрасом справа лежал острый стилет.

- Какая же ты горячая, - прошипел он сквозь стиснутые от наслаждения зубы. - Да, малыш, еще…

- Кхе-кхе, - почти безразлично, с одной только едва различимой ноткой насмешливости, прозвучало от двери.

Т’Арьенга только в последний момент успел узнать обладателя голоса и сдержать рефлексы. Пробормотав короткое ругательство на непонятном языке, он сел на постели, снял с себя явно недовольную чужим приходом женщину, уложил ее на простыню.