Таис Сотер - Последний Тёмный

По узкой лестнице спускался старик с округлым приятным лицом и смешно топорщащейся клочковатой бородой. Макушка старика была абсолютно лысой и испещрена застарелыми ожогами, тогда как остальная кожа оставалась чистой. Глаза его, пыльно-серые, поддёрнутые плёнкой катаракты, но казалось при этом, всё видящие, не отрываясь смотрели на Луку, отчего тот вовсе потерялся.

— В-в-вы… — заикаясь, сказал маг. — Я вас знаю. Вы… ваше изображение стоит на столе моей матери, среди многих других.

— Да? И кто же я? — вскинул клочковатые брови старик.

— Святой Эльгерент.

Святой. Один из учеников святой Вефелии. Тот самый, что изгнал зло и скверну из древнего города Шелгора, лежащего нынче в пепле. Мученик, умерший в огне, и забравший с собой жизни сотни грешников. Ах да, и ещё он был покровителем крепкого брака, отчего он был особо чтим у матушки Горгенштейн, которая никак не могла женить своих старших сыновей.

— Абсолютно верно, хотя мне всегда казалось, что на иконах меня изображают не слишком похоже. Я и в лучшие времена не был таким стройным, как изображают эти горе-художники. Не ожидал, что чернокнижник меня узнает, если честно. Моя оплошность.

Весьма волнующе видеть перед собой человека, который должен был быть мёртв уже не одну сотню лет, но для Луки это не должно было быть чем-то из рук вон выходящим. В конце концов, магистр Гохр тоже почтенный мертвец со стажем, что не мешает Луке с ним ругаться по нескольку раз на неделе. Но сейчас… сейчас при виде Эльгерента Лука чувствовал такой ужас, что хотелось тонко скулить.

— Какой чувствительный юноша, — ещё один голос, сухой и какой-то бесполый. Лука завертел головой, пытаясь найти его обладателя, но никого кроме Бромеля и святого не видел. А голос, казалось, становился всё ближе. — Ну же, Лукреций, вы же были так смелы всего несколько минут назад.

Тонкие пальцы невидимого человека дотронулись до рукава Горгенштейна, медленно спускаясь вниз, к его ладони, и наконец, коснулись влажной от пота кожи, слегка оцарапывая её острыми ногтями.

— Не видит, но чувствует. Любопытно, но…

Что именно хотел сказать «призрак», Лука уже не узнал, трусливо спрятавшись за беспамятство, где его уже ждала уютная и безопасная тьма.

Впрочем, в этот раз тьма не смогла укрыть его надолго. Очнулся Лука уже не от метафизического ужаса, а от весьма реальных пощёчин, раздаваемых Домиником Бромелем. Правда, не на полу первого этажа, а на неудобной, по-настоящему аскетичной кровати.

— Где… где те? Ушли? — хрипло спросил Лука.

— Нет, ждём, когда же ты соизволишь прийти в себя.

Хотя страх немного поостыл и притупился, присутствие святого всё ещё было чудовищно неприятно.

— Почему мне так плохо? — простонал Лука, борясь с желанием свернуться в клубок, и почти с ненавистью глядя на Эльгерента. Второго… существа не было видно, хотя вполне возможно он находился в пару шагов, судя по гадкому самочувствию мага. Лука поборол в себе желание использовать заклинание ясновидения, и посмотрел на отчего-то весьма довольного епископа.

— Тьме в тебе не по себе от присутствия святых людей. Если бы ты был бы не невинным юношей, оказавшимся лишь заложником силы, которую ты не понимаешь, а был бы закоренелым во зле грешником, тебе стало бы ещё хуже.

«Куда хуже?» — мрачно подумал Лука, украдкой проведя рукой по штанам, и облегчённо понимая, что они остались сухими.

— Но как? Эльгерент… святой брат должен быть давно уже мёртв. Несколько лет назад в столицу привозили его мощи, было поклонение. Значит, это всё ложь?

Эльгерент и Доминик переглянулись.

— Если бы он не узнал вас, — с досадой сказал епископ, — всё было бы проще.

— Значит, это провидение Небес, — не согласился с ним святой. — Возможно, юноше пора уже знать чуть больше о том, почему же ты, Доминик, не сдал его инквизиции, как должен был. Лукреций, скажи, что ты знаешь о то силе, что владеешь? Что ты знаешь о Тьме?

Так прямо Лукреция об этом никогда не спрашивали. Теперь было важно не выдать то, что он узнал из книг Гохра, пусть даже те рассуждения были туманны и непонятны, и более поэтичны, чем полезны. Значит, надо представить, что он мог бы рассказать, если бы Гохра и его знаний не было.

Рассказать о своих снах, о своих ощущениях? О том диком ощущении свободы и счастья, что появлялось у Луки тогда, когда, в обход всем запретам, тьма всё же прорывалась наружу?

Нет, не нужно было другим об этом знать. Не поняли бы, осудили.

— Я не знаю. Нет ни одного слова, которым я могу описать тьму внутри меня. Но… вы назвали это силой. Это не сила. Я не могу с помощью тьмы двигать предметы, я не могу никого спасти или причинить вред одной лишь тьмой. Это нечто абсолютно другое, чем моя магия, хотя тьма и влияет на заклятия. Тьма… тьма не изменяет ничего вокруг, она лишь обнажает обратную сущность объектов, ту, другую сторону, о которой никто не знает.

Сухой, шелестящий смех, раздающийся от окна. На пол падает длинная, изломанная тень, но человека не видно.

— И чаще всего она кажется не слишком приятной и даже чудовищной, эта другая сторона, от того и кажется Тьма воплощением зла. Но не все бояться её. Мальчик, дай же тьме освободиться, хотя бы на миг. Яви мою сущность, Лука, ведь кроме неё у меня ничего не осталось. Узнай, кто я такой, облеки меня новой плотью…

Как зачарованный, Лука поднял правую руку, уже покрытую шевелящимися змейками ожившей мглы, готовящимися сорваться с ладони, и то ли облагодетельствовать, то ли покарать невидимку. Тень на полу предвкушающе зашевелилась, становясь как будто ярче и отчетливее…

Болезненный шлепок по ладони заставил мага чертыхнувшись прижать пострадавшую конечность к себе. Эльгерент поспешно откинул подальше книгу, которой он ударил Луку. Некоторое время с книгой ничего не происходило, а потом книга начала скукоживаться, на глазах иссыхаясь и теряя свою форму. Епископ и святой с каким-то нездоровым интересом следили за процессом, пока книга окончательно не истлела, оставив после себя уродливое пятно на светлом деревянном полу. Бромель досадливо вздохнул.

— Я говорил, что совсем не стоит торопиться. Вы могли бы пострадать.

— Вы правы, Доминик, — сухо, и несколько недовольно ответил невидимый человек. — Но кто же знал, что мальчик так силён? Тобиас конечно был бесполезен, но зато и вреда не мог причинить.

Горгенштейн торопливо опустил глаза, стараясь не выдать свои эмоции. Нежели это «святой брат» говорит о Тобиасе Гохре, чернокнижнике, запертом сейчас в кукле? А ведь проклятый старик не рассказывал ему ни о чём подобном, чему только что Лука был свидетелем.

— Пожалуй, на этом довольно. Я устал. Уведи мальчишку, Доминик, — приказал голос, и епископ поспешно кивнул, заставляя Луку подняться с постели.