Александр Казимиров - Забулдыжная жизнь

— Двести сорок пять, двести сорок шесть… — начал он отсчет, поднимая к голове вытянутые ноги.

Когда число подъемов перевалило за двести шестьдесят, Банан спрыгнул с лестницы и предложил прыщавому лейтенанту повторить его подвиг. Тот поправил фуражку и пошел к выходу. За ним потянулся эскорт сопровождения из народной дружины.

Железо и кожаные мешки дарили уверенность и чувство вседозволенности. Компания «боксеров-тяжелоатлетов» без опасения шаталась по ночному городу, заглядывала в ресторан «Руслан и Людмила», облюбованный представителями криминального мира. Качки частенько конфликтовали с урками. Стычки заканчивались однообразно: свернутыми носами и выбитыми зубами. Задубевшие кулаки прекрасно исполняли роль молотилок. Татуированные гладиаторы продули пару сражений и предпочли с физкультурниками не связываться. Парадокс заключался в том, что кое-кто из спортсменов стал перенимать убеждения тех, кого поколачивал, а то и заводил с ними дружбу. Ренегатов заносили в черный список и рвали с ними отношения. Те в отместку с гипертрофированным энтузиазмом служили новой вере — доказывали приверженность воровским традициям.

Гриша отпахал на заводе три года и не заработал ни одной похвальной грамоты. Честолюбие подтолкнуло его выйти из рядов пролетариата. Ну а как иначе?! Если твой труд не ценят по достоинству, то тяга к нему пропадает. Более того, хочется переломать все инструменты и набить морду начальству, как это сделал слесарь Эдуард. Эдуард ничем не отличался от остальных работяг, но в его голове порой возникало цунами, и слесаря приходилось обходить стороной. Однажды его конкретно тряхнуло, наверное, под скальпом произошло землетрясение. Пришлось вызывать милиционеров. Эдуарда связали и тут же укололи сильнодействующим препаратом. Он отсутствовал месяца четыре. В то время в стране еще существовал гуманизм: пришедших в себя шизофреников возвращали на прежнее место работы. Эдуард какое-то время вел себя тихо, но в период осенних дождей снова начал колобродить.

Одна тема особенно терзала его и лишала покоя. «Где размножаются угри?» — дурак-ихтиолог приставал ко всем. Если Эдуард не получал вразумительного ответа, то пускал изо рта пену и бил незнайку кулаком по макушке. «Запомни, школяр, — назидательно говорил он, — угри размножаются в Мраморном море!» Кулак Эдуарда был настолько тяжел, что возникала опасность размножения идиотов неестественным способом. Последним, кого ударил ихтиолог, был начальник. Больше Эдуарда никто не видел.

Гришка уволился. В поисках работы он валялся на кровати и слушал радио. В стране объявили чрезвычайное положение.

— Лихое время наступает, хлопцы! — сквозь зубы процедил тренер Николай Степанович, для своих — дядя Коля. — Сейчас или гайки закрутят, или, наоборот, все расшатается.

Сухопарый мужичок с вздутыми венами на руках и профилем кудрявой Любы над левым соском оказался прорицателем. Он здорово ориентировался в мутной воде: сменил трико с лампасами на цивильный костюм и арендовал помещение магазина «Трикотаж», где открыл первую в городе торгово-закупочную фирму «Меркурий». Для защиты коммерческих интересов дядя Коля пригласил верных учеников.

— Ничего, ребятки, бог даст, ласты не склеим! — сказал он, поправил на шее «гаврилу» в мелкую полоску и хитро подмигнул.

Никто из качков не понимал, от кого надо защищаться, ведь все законно, но спрашивать стеснялись. Раз дядя Коля сказал, значит, есть от кого. Однажды к офису подъехали ребятишки из «общака». Блатные вели себя вызывающе, будто у каждого из них в рукаве имелся огнестрельный козырь. Недавно откинувшийся Цицерон со стеклянными от кокса глазами сыпал словами так, будто шпарил по тетрадке. Он ловко перемешивал пальцами воздух и делал упор на библейские заветы: «Надо делиться! — твердил он, скупо сплевывая на паркет. — Платите десятину и никакого базара! Да не отсохнет рука дающего». Его рандолевые фиксы эффектно сверкали в надежде, что сказанное до глубины души тронет слушателей.

Пылкая речь принесла братве неслыханные дивиденды: глашатаю сломали челюсть, его сопровождающим — ребра. Спустя два дня дворники нашли дядю Колю с многочисленными дырками на черном от крови пиджаке. Отец «Меркурия», как обыкновенный алкаш, прикорнувший после обильных возлияний, валялся за скамейкой в городском сквере. В морге Гриша заметил, что Люба на дяде Колиной груди лишилась глаза. Широко распахнув вывернутое финкой веко, она выглядела страшно удивленной. «Неужели меня закопают вместе с ним?» — как бы вопрошала красотка.

Фирма объявила траур. Советская честность еще не выветрилась из мозгов — двери магазина украсила табличка «Учет». Поминали убиенного в кафе «Сказка». Тризна напоминала проводы на пенсию заслуженного ветерана: громыхали ложки, падали тарелки, весело булькала водка. На траурном мероприятии присутствовали и представители от братвы. Насмотревшись фильмов про итальянскую мафию, они решили кое в чем ей подражать. Поминки прошли тихо, без предъяв и потасовок. Но перчатка была брошена, и не ответить любезностью на любезность выглядело бы бестактностью. Среди недели, в лучших традициях классической литературы, в собственном подъезде зарубили уголовного авторитета Зяму.

— Достоевщина какая-то! — рассматривая труп, восхищался санитар морга. — Полчерепушки как ветром сдуло! Раз пять рубанули! — констатировал он, пинцетом извлекая из мозга костные осколки и складывая их в чайное блюдечко. — У людоедов есть поверье: если сожрать орган убитого врага, то его полезные свойства перейдут к тебе как по наследству. Слышал я, Зяма славился неординарным мышлением.

Страшно было представить, что мог сделать санитар с мозгами авторитета. К тому времени он уже успел прославиться тем, что однажды продал через знакомого мясника печень погибшего в катастрофе автолюбителя — не хватало денег на дозу. Какой гурман слопал этот деликатес, так и осталось тайной. В следующий раз мясник брать у санитара мясопродукты решительно отказался.

— Тряпка! — резюмировал санитар и скормил нереализованный товар бродячим собакам.

«Меркурий» продолжал работать в прежнем режиме: вайнахи фурами везли из Владикавказа водку. Спиртное уходило влет, и фирма набивала карманы быстрыми деньгами. Казалось, что после ослабления сухого закона в городе квасили все, включая грудных детей и прокисших от старости пенсионеров. Трудовой процесс в фирме контролировал заместитель покойного — одноногий Вася по кличке Клек. Прозвали его так за протез, который он ни в какую не хотел менять на более современный. Возможно, он просто экономил на обуви. По совместительству Клек вел бухгалтерию.