Ма. Лернер - Страна Беловодье

– Овощ твой фиолетовый пристраивал.

– Имело смысл везти?

– Берут, еще как берут. Сорок пять гривен за пуд. Отто охнул.

– Вот гады-то, больше полутора сроду не предлагали. И кажный год одна песня: берут плохо, скинь, – он харкнул на землю в раздражении.

– Ну вы же тоже не обязаны всем докладывать, сколько здесь стоит? – нерешительно сказала Вера. – Потом дорога, плата за перевозку, хранение…

– А меня спросят, врать должен?

– Такая она, торговля, – пробурчал Данила. – Здесь взял дешево, там сдал дорого. Местным еще похлеще обойдется, так нам что, им тоже отдавать задарма? Кстати, а что такое кастор и миткаль?

– Первое – тончайшей выработки сукно с примесью бобрового или козьего пуха, – ответила моментально Вера, – второе – обычная сероватая хлопчатобумажная ткань из толстых нитей. Его используют для изготовления дешевых рубах.

Данила внимательно посмотрел на свою.

– Ага, – подтвердила она. – Если обработать или покрасить, совсем другая цена и название. Например, после окраски в красный или синий цвет – кумач.

Данила посмотрел на задумчивое выражение лица Отто и осознал, что выглядит таким же озадаченным. Выходит, после покраски или отбеливания уже другое название. Раньше такое и в голову не приходило. Следовательно, и аксамит может оказаться обычной парчой, только с растительными или животными узорами золотыми нитями. А шуму-то! Княжеская ткань!

– А что?

– Это я в суконном ряду побывал.

– И как?

– Испугался, – честно признался Данила. – Половины слов не знаю. Куплю, потом плакать стану. А нам ведь ткань не помешает. И для тебя, и для остальных. Не, я без Веры туда больше не сунусь.

– Так не зря ехала, – воскликнул гот, будто в том присутствовала его личная заслуга.

– Пока еще неизвестно, насколько мы сами с пользой заявились. Давай, выкладывай, что там с воском получится.

– Да все как на Гостином дворе обещали. Продажу воска и меда на пользу городу обложили дополнительным налогом. Потому в одном месте разрешено взвешивать. Заодно ковырнут, чтобы под верхним слоем мусора не оказалось. Были случаи. Там и эталоны весовые хранятся. «Локоть иванский», «медовый пуд», «гривенка весовая», «весы вощеные». За пользование тоже плату взимают. Зато удобно. Дают заранее оговоренную сумму, а дальше не наше дело.

– Сколько они еще на свечах заработают, – мечтательно зажмурилась Вера. – Нельзя везти так. В церкви надо, в дома тоже. И цена совсем иная.

– Ага, пуд воска в зависимости от качества тридцать – тридцать пять гривен, а дюжина свечек – полгривны. Они на золоте сидят!

– Да как-то незаметно, – ковыряя носком сапога деревянные плашки мостовой, съехидничал Данила.

– Конечно, – не замечая иронии, возмутился Отто. – С самого воска пошлина, потом за пользование их эталонами, неизвестно еще, не подпиленными ли.

– Ну это вряд ли.

– А еще за свечки! Да они с нас одних получат… – Отто глубоко задумался, высчитывая прибыль.

– А мед?

– За десять пудов четыре-пять гривен, – просветила Вера.

– Лучше уж в следующий раз вместо меда картоху эту ненормальную везти. Или… хм… свечки. Лошадь здесь в полсотни обходится, у нас не меньше семи десятков, готы за сотню спасибо скажут, а в Новом Смоленске и полторы можно взять.

– А в Черном Яру, говорят, в десятку выйдет, – отвлекшись от раздумий, сообщил новость Отто.

– Слишком далеко, и по реке не пройти. Урал.

– Такая она и есть, торговля, – улыбнулась их досаде Вера. – Где-то далеко полушка, а у нас в деревне телушка. Да ты ее дотащи, пошлину уплати, в дороге прокорми, охраняй от зверей, собственной дурости, и от налетчиков обороняй. Потом посмотришь – а стоило ломаться за эти крошки? Слышали, опять Китеж с югом не поладил. Сахар исчезнет, мед подорожает. Лошади тоже. Хлопка не будет. Ткани, значит, тоже в цене подскочат. Никогда точно не угадаешь, что ждет впереди, но некоторые вещи просчитать полезно!

В этот раз он не стал задерживаться нигде. Даже в оружейном ряду. Только скосил взгляд на знакомый магазин и криво усмехнулся. Второй раз туда и силой не затащат. С первого взгляда, продавались неплохие вещи. Клинки всех форм и размеров висели на стенах рядом с молотами, булавами, цепами, копьями, топорами и прочим смертоносным товаром. Уж их поселок он бы запросто обеспечил оружием.

Со второго взгляда возникло серьезное подозрение в очередной лжи и подсовывании блестящей игрушки вместо настоящих вещей. Нет, наверняка если поговорить с хозяином, вместо богато украшенных выставленных напоказ образцов откуда-то из глубины наверняка были бы извлечены достаточно недорогие, из хорошей стали, без драгоценных камней и инкрустаций. Просто ему требовалось несколько иное. Сунул нос в бочонок и невольно пришел в негодование от несоответствия высокой цены пороха и его низкого качества. Тут и отстрела делать не требуется. Уж такие вещи он еще в детстве научился определять по виду и зернам.

– Здесь, – сказал, кивнув на ворота в ряду, ничем не отличающиеся от соседних.

Деметрий замер, развернувшись лицом к улице и положив руку на рукоять сабли. Хорст, напротив, двинулся вперед и постучал. Не то чтобы Данила действительно нуждался в охране, пока никто не подозревает о содержимом увесистого мешка за спиной, но береженого бог бережет. К тому же он все равно охранникам платит, и неплохо, вот пусть отрабатывают, заодно производя впечатление на хозяев.

– Кого принесло? – спросили из-за калитки.

– Данила Афанасьевич, сын Ефросиньи Никитичны, дочери мастера Чудинова к родственнику в гости, – сообщил парень, ожидая реакции.

Не пустить не могли. Все же не чужой, однако повернуться могло по-всякому. Поэтому приятно удивило, что отворили без малейшего промедления, еще и с поклоном. Через малый срок без особой торопливости прибыл и более значимый человек, чем сторож. Выслушал и жестом позвал за собой, предложив готам посидеть на кухне и повечерить. Причин отказываться не имелось. В принципе свидетели разговора, не укладывающегося в рамки законности, не требовались.

Дом стоял, почитай, рядом с детинцем, что достаточно внятно говорило о степени достатка. Потому особо не удивила зажиточность. Не просто изба, пусть и двухэтажная, а настоящий особняк, приличествующий боярину. Низ каменный, верх из вековых бревен лиственницы, шесть застекленных окон – зажиточность неприкрытая. Как водится, коровник, каретный сарай, дальше – конюшни, над ними сеновал…

При входе в парадную дверь обдало знакомым запахом горячего хлеба, кваса и кислых щей. Однако прямо у входа огромное зеркало в половину роста человека на специальной подставке. Церковь вообще не одобряла подобного рода излишества, а здесь помимо икон на стенах картины не особо духовного содержания. Вид на Смоленск с горы, зимняя река, чьи-то женские лица, и точно не святых. Жаль, рассмотреть толком невозможно, приходится послушно следовать за сухощавым, с иголочки по-здешнему пестро одетым провожатым.