Виктор Мурич - Спящие карты

– Хорошо, – как бы ощутив серьезность моих слов кивает Ди.

– Женился я на третьем курсе университета. Первая любовь, – грустно усмехаюсь. – Она так и не смогла понять моего желания идти в армию. Все предлагала помочь со справкой, чтобы закосить, но я ни в какую. Вбил себе в голову, что должен пройти этот путь. Наверное, это все из-за отца. Он воспитывал меня именно в таком духе – идти прямо и никуда не сворачивать, все препятствия преодолевать собственными силами и никогда не искать легкого пути.

– А мама? Как она относилась к такому воспитанию?

– Мама?… Она умерла во время родов.

– Извини.

– Ничего. Для меня слово мама это всего лишь пара свадебных фотографий у изголовья кровати отца и его рассказы. Он ее безумно любил и именно поэтому не женился вторично. Как-то я ему открыто сказал, я уже был достаточно взрослым – заканчивал школу, что не буду иметь ничего против, если он женится вторично. Отец на меня посмотрел странными глазами, но ничего не сказал. Я пожалел о своих словах, так как было очевидно, что они его обидели. Больше мы эту тему никогда не затрагивали.

– Покажи пожалуйста, – попросила Ди.

– Фотографии?

– Да.

Оперевшись на новенький костыль встаю и медленно иду в комнату. После армии, сам не знаю почему, я поснимал со стен все фотографии. Наверное, мне казалось, что они укоризненно смотрят на меня и упрекают за неудачно сложившуюся жизнь. Ведь если бы я в свое время внял разумным словам жены, то сейчас все было бы совершено по-другому. Конечно, были бы свои проблемы и трудности, это неотъемлемые атрибуты жизни, но я бы твердо стоял на двух ногах и не знал что такое война. Война не та, которую мы видим по телевизору, а настоящая, полная ненависти и страданий, детских слез над трупом матери и рядов солдатских могил.

Достав фотографии из выдвижного ящика шкафа, возвращаюсь на кухню.

– Красивая, – сказала Ди, взглянув на фотографию матери. – Ты очень похож на нее. Гораздо больше чем на отца.

– Он тоже так говорил.

– Еще чая?

– Да. Варенье у тебя бесподобное.

– Сама варила, – похвасталась Ди.

– Мастерица на все руки, – улыбаюсь. – И хаму пощечину залепить и варенье сварить. Похоже, что у тебя еще масса скрытых талантов.

– Ну, допустим не масса, но кое-что в запасе имеется.

Не смотря на то, что Ди улыбается и шутит, глаза не покидает тень грусти. Кажется, что веселье и радость это всего лишь маска, скрывающая от посторонних взоров боль и горе. Меня так и порывает спросить, что у нее произошло, но в то же время боюсь, что этот вопрос уничтожит такую дорогую для меня маску веселья.

– Я служил в десанте. Воевал. Как ты тогда сказала, в машине, – горячие точки? Очень удачное название. Но травму, – глажу рукой правое колено, – получил по глупости. При разгрузке железнодорожного вагона на меня упал большой промышленный холодильник.

– Так вот что значит холодные точки. А я себе голову ломала, – перебила меня Ди.

– Жена решила, что еще слишком молода, чтобы связывать свою судьбу с бесперспективным инвалидом и ушла. Если быть совсем точным, я сам предложил развод, и она с легкостью согласилась, как будто давно этого ждала. Я ее не виню. Жить с инвалидом… Да еще и афганский синдром в придачу.

–Афганский синдром? Я уже о нем где-то слышала, – задумалась Ди. – Вспомнила. Мне о нем старший брат рассказывал. Он тоже воевал. – Ее маска веселья потускнела. Словно в один миг выцвели яркие краски, и частица театрального реквизита постарела на много лет. – Это что-то вроде психического заболевания у тех, кто воевал, а потом окунулся в обычную мирную жизнь?

–

Да. Потом обычное существование, больше похожее на попытку выжить.

– Ты любил ее?

– Жену?

– Да.

– Наверное, да. Сейчас уже трудно сказать наверняка.

–Так не бывает, – осудительно сказала Ди. – Нельзя наверное любить. Тут либо да, либо нет. Третьего не дано.

– Да. По началу это было безумное, безграничное чувство. Мы не представляли жизни друг без друга. Клялись навеки быть вместе. В общем, самая типичная первая любовь – пылкая и одновременно глупая, потому, что люди руководствуются не разумом, а сердцем. Война оставила свои следы не только у меня на теле, но и в душе. Я вернулся совершенно другим человеком. Уходил веселым жизнерадостным парнем, а вернулся суровым солдатом. Хорошо, что мы разошлись. Все равно из этого ничего путевого бы не получилось.

– Наверное, ты прав. Нет, ты не подумай, что я собираюсь тебя судить, нет. Просто мне очень хочется узнать тебя ближе… – она осеклась и неловко покраснела.

–

Зачем?

Затаив дыхание, жду ответа, так как будто от него зависит вся моя дальнейшая жизнь. А может так оно и есть.

– Ты… Ты хороший… А давай об этом как-нибудь потом поговорим? – не очень умело вывернулась Ди.

С трудом сдерживаю разочарованный вздох.

– Давай.

– Я вся во внимании, рассказывай дальше. Не знаю, почему ты говорил о фантастичности. Твоя история вполне реальна.

Хм! Ну-ну. Посмотрим, что ты скажешь дальше, и насколько тебе покажется реальной моя история.

– Однажды ночью приходит сон. Очень необычный. Сон, в котором тебе дают шанс быть здоровым человеком, и заниматься тем к чему привык, что стало нормой жизни.

– Воевать, – даже не предположила а скорее продолжила Ди.

– Именно.

Я рассказываю ей все: о миссиях Пик, о порой чрезмерной жестокости, о наших жертвах, о попытке самоубийства, даже о той ночи с Дамой. Не знаю, зачем я это делаю… Возможно, просто нормальное человеческое желание открыть душу. Ди слушает, не перебивая, судорожно комкая край клеенки кухонного стола в наиболее интересных местах рассказа.

– … не знаю, как мне удалось выскользнуть из сна. Потом пришла ты, – заканчиваю свое повествование.

Ди сидит, медленно покачивая, пустую чашку. Я ожидал чего угодно: восторга, насмешек, обвинения во лжи, но только не молчания. На меня поднялись полные слез глаза:

– Спасибо Дима, – тихонько прошептала девушка и взяла меня за руку. – Большое спасибо.

– За что?

Она лезет в дамскую сумочку и, покопавшись, достает небольшую фотографию. Один уголок загнулся, и она его бережно распрямляет.

– На, держи, – протягивает ее мне и вытирает тыльной стороной ладони мокрые глаза.

На фотографии запечатлен танк, густо покрытый камуфляжными пятнами. На броне сидят в обнимку несколько молодых ребят. Мы тоже в свое время такими были. Храбрыми и глупыми. Не все успели поумнеть и понять, что война это не место для выпендрежа и красивых поз. На коленях у ребят традиционные калаши. Поднимаю глаза чуть выше. Из люка в башне танка на половину высунулся красивый мужчина с сигаретой в зубах. Из под черного шлема выбивается русый локон.