Олег Якубов - Михайлов или Михась?

…Много времени спустя, отвечая на вопрос одного пытливого журналиста, была ли на самом деле «Солнцевская» группировка или же это все выдумки, Сергей Михайлов ответил так:

— Смотря что понимать под словом «группировка». У нас так любят манипулировать словами, что частенько забывают про их истинный смысл. Да, действительно, была группа людей, собравшихся для совместного ведения бизнеса. Собственно, в те, еще советские времена, слово «бизнес» не в ходу было. Начиналось кооперативное движение, и мы создали свой первый кооператив. С кем прикажете начинать новое дело, как не с людьми, хорошо тебе знакомыми, с кем учился в школе, жил на соседних улицах, в ком уверен, что тебя не предадут и не продадут. Мы никогда не посягали на чужое, но всегда могли постоять за свое. Дерзкими нас стали называть именно потому, что мы сумели отстоять свой бизнес. У нас хватало и сил, и решимости ни с кем не делиться, никому не уступать. Мы выпадали из общепринятой схемы того времени, а это вызвало недовольство, пересуды и вымыслы самые невероятные.

— А у вас был свой собственный кодекс либо устав? — поинтересовался все тот же журналист.

— Существует мнение, опять-таки искаженное, что наша группа состояла вся сплошь из бывших спортсменов. Действительно, многие из нас занимались спортом. И у нас было много друзей, с которыми мы вместе тренировались, ездили на сборы, соревнования. Но к тому времени, о котором идет речь, бывшие спортсмены закончили вузы, стали экономистами, инженерами, приобрели опыт управленческой и организационной работы. Знаете, я никогда не различал людей, допустим, по национальному признаку. Для меня лично существует только две национальности — порядочный человек и непорядочный человек. Так и в деловом подходе — для меня в первую очередь имеют значение деловые качества партнеров и степень их порядочности. Что же касается какого-либо кодекса или устава, то нам они были не нужны. Большинство из тех, с кем я работал и работаю по сей день — люди верующие. А для верующего человека существует только один устав — это Заповеди, которые дал Всевышний Моисею, а тот передал их людям. Никакого другого устава, кроме Заповедей, нам не надо.

В Москву я вернулся через несколько месяцев. Работа над книгой о женевском процессе Михайлова была в полном разгаре, но я понимал, что вдали от героя завершить эту работу мне не удастся. Я знал материал поверхностно, более, скажем, созерцательно, мне явно не хватало взгляда на события изнутри, о чем я Сергею напрямик в телефонном разговоре и сказал. Сергей с моими доводами согласился тотчас, и уже вечером следующего дня меня встречали в Москве. Полагая, что жить буду в гостинице, я был, не скрою, приятно удивлен, когда получил приглашение остановиться у него дома. Мои эмоции были вызваны не личными амбициями, хотя и их я не лишен, чего уж лукавить. И все же больше всего радовала возможность ежедневно находиться рядом с тем, о ком пишу. Такая удача редко выпадает писателю. Надеюсь, хоть этот вывод профес-сионалы пера оспаривать не станут.

…В крохотный свой офис, расположенный в Центральном доме туриста, Михайлов ездил ежедневно. За два года, что он провел в швейцарской тюрьме, все его проекты и бизнес-наработки безнадежно утратили свою актуальность. Нужно было искать новые проекты, сориентироваться в современной экономике России, ее тенденциях, особенностях и изменениях, происшедших за это стремительно мчавшееся время. Он встречался с экономистами, производственниками, без устали выслушивал любые, даже самые фантастические на первый взгляд предложения. Друзья порой сетовали:

«Серега, ну что ты целый час слушал бредни этого фантазера. Его уже через пять минут вежливо спровадить надо было». Он отвечал вроде бы уклончиво и лаконично, но по сути — очень точно: «Хочу разобраться».

Как-то вместе выехали мы из дому.

— Обрати внимание, — сказал Михайлов, — сзади джип серый катит. Машина одна и та же. Каждый день. Сопровождают меня неустанно, даже не скрывают, что следят за мной.

— Но кто это и зачем они за тобой следят с такой назойливостью?

— Ну, кто это, я могу только догадываться. А зачем следят — очевидно. Дают мне понять, что каждый мой шаг у них под контролем. Ну да мне все равно. Хотят следить, пусть следят. Я даже пару раз, когда из дому выезжал, раскланивался с ними. Но они не отвечают. Может, инструкции не позволяют или просто невежливые такие.

К слову сказать, наблюдение за Михайловым, по крайней мере столь явное, сняли лишь спустя несколько месяцев. Видно, убедились в полной бесперспективности наблюдения за «объектом», а может, бюджет спецслужб трещать по швам стал, дело-то недешевое — круглосуточное наблюдение за человеком, который за день чуть не по двести километров накатывает.

А Сергей словно заново узнавал свою любимую Москву. Старался не пропускать театральных премьер, с удовольствием ходил на концерты, игры КВН, выставки. Его высокую статную фигуру узнавали повсюду. За спиной то и дело слышался шепот: тот самый, Михась, ну солнцевский, который суд в Женеве выиграл… Знакомые и даже малознакомые люди зачастую спешили подойти поздороваться. Многие уверяли, что не верили в его виновность, а напротив, верили в торжество справедливости. Правда, частенько говорили об этом почему-то шепотом, беспрестанно озираясь и оглядываясь, будто совершали что-то чрезвычайно опасное и рискованное.

Как-то в одном модном ресторане навстречу Михайлову поспешил известный певец и композитор. Плача и слез не пряча и утирая, стал говорить, как не спал ночами, молясь за скорейшее и благополучное возвращение дорогого друга Сережи. Его тогда еще жена, тоже известная певица, навек сохранившая свой украинский «ховор», из-за стола, правда, не поднялась, но головой согласно кивала: да, дескать, ночей не спали и глаза все выплакали. На столе у них стояла почти уже опорожненная бутылка водки, и когда певец-композитор к столу возвращался, то в кресло свое вписался далеко не с первого раза. Отойдя чуть поодаль, Сергей спросил у одного из близких друзей, кивнув в сторону композитора: «Позвонил хоть раз?» — и тот, отрицательно качнув головой, скупо ответил: «Ни разу».

Время его было спресованно до невероятной плотности, но все же он старался как можно больше бывать с семьей. То отправлялись все вместе на птичий рынок, то на выставку меда, то долгими зимними вечерами вместе гуляли по старому Арбату, и прогулки эти затягивались до глубокой ночи. Завтракать Сергей предпочитал с отцом. Стол был не по-утреннему уставлен всевозможными яствами, но сын словно спешил напоследок побаловать отца — увы, ничего утешающего или обнадеживающего врачи о ходе его онкологического заболевания не говорили.