Артем Луниш - Близнецы

Но просто старшего все скажу, — решил он, — иначе нельзя. Да и не поймают его, так он еще бог весть чего натворит.

Холодный ветер полоснул по горлу. «Уволюсь — и правда бороду отпущу», — подумал полицейский.

С темного холма мигнули желтые огоньки фар, мазнули, поднимаясь на крутой подъем, теплыми лучами по ночному небу и, перевалившись через пригорок, машина покатила вниз.

Полицейский кое-как поднялся, прислушался. Так и есть — хрипловатое пофыркивание служебного уазика. Ну, слава Богу.

Через десять минут, укутанный в шерстяное одеяло, он уже трясся на заднем сиденьи, прижимая к пузу теплый, блестящий бок термоса.

— Он точно был один? — спросил сидящий рядом тощий, плюгавенький мужичок с нелепо пышной щеточкой усов на маленьком личике. Жидкие рыжеватые волосы были зализаны и расчесаны на пробор.

— Да… То есть так точно, — сказал полицейский и покосился на переднее сиденье, где сидел начальник. Но тот никак не вмешивался, а значит, крысеныш этот имеет право его допрашивать. Военный, что ли? — гадал водитель — Или даже фобос?

— Хорошо. Опишите его еще раз.

Полицейский вздохнул, — довольно высокий, худой, бледный. Глаза темно-зеленые, широко расставленные, обрит налысо.

— Вы слышали о похищении близнецов Лунишей? — вдруг спросил мужичонка.

— Да, — осторожно отвечал полицейский, не понимая, к чему ведет незнакомец.

— Фоторобот предполагаемого преступника вам показывали?

— Ну… Да.

— Давайте еще раз посмотрим, — сказал плюгавец и зарылся в карманы дешевого пиджачка. На свет божий явились дорогая позолоченная ручка, несвежий носовой платок, весь в табачных крошках, смятый спичеченый коробок и наконец — маленькая фотография.

— Смотрите. Это Артем Луниш, предполагаемый похититель.

Фотография была личная. За спиной Артема простиралось сверкающее солнечными бликами море, над головой плыли по голубому небу белоснежные облачка. Водитель поглядел на улыбающегося юношу. Он. Может быть, он. Глаза те же, темно-зеленые, необычно широко расставленные. Только здесь он был веселый, загорелый, счастливый, и, хотя черты вроде бы были те же, но совокупность их, лицо человека, получалось совсем другое. Водитель вспомнил юношу с черным пистолетом в напряженной руке, не решающимся смахнуть комара с бледного лба, чтобы не отвлечься. Да, может быть, он. Но тогда придется говорить и про детей?

— Ну? — поторопил незнакомец, — узнали?

— Нет, — наконец сказал водитель, — похож, конечно, но по-моему не он.

— Ясно, — сказал худой, — так куда они направились?

— Он пошел к шоссе и оттуда, наверное, в Рынду, — спокойно отвечал водитель.

Только что он не просто вышел за рамки должностных инструкций (что там, дело обычное), но совершил самое настоящее уголовное преступление, но ему вдруг стало легко и весело. Что я, в самом деле, исповедоваться им должен? Нужны дети — вот пусть сами детей и ищут. Я этим заниматься не хочу и не буду.

«Милая моя, солнышко лесное», — вспомнился ему простой и добрый напев, и снова зачесался в предчувствии бороды подбородок.

— Не улыбайтесь так, — резко сказал плюгавец, — а то вы не на полицейского похожи, а на рекламу пива.

«Пошел ты на х*й, *блан», — подумал полицейский. Но промолчал.

— Вы, — тощий указывал теперь сидящему впереди начальнику, — утроить количество патрулей в районе. Ввести паспортный контроль на железнодорожном и автовокзалах, усилить пикеты на основных трассах. Ориентировка, — желчно улыбнулся плюгавец, — лицо, похожее на Артема Луниша. А скорее всего — сам Луниш. Возможно, похититель и дети разделились.

«Как это — похититель и дети разделились?» — подумал полицейский. У начальника нашлись другие возражения.

— Как я введу паспортный контроль на вокзалах? Это не в моих полномочиях.

— Негласно, — презрительно сказал тощий, — пусть ваши люди обходят вагоны перед отправлением.

— Мне людей не хватит, — пробормотал начальник, но больше не спорил.

Машина повернула, шорхнул под шинами асфальт.

— Что, уже шоссе? — засуетился тощий, — притормозите-ка. Мы вот с этим товарищем выйдем.

— Зачем? — пролепетал толстяк, но уж было поздно: тощий чуть не за шиворот выволок его из теплого салона в стылый мрак.

— Зачем? — уже на улице повторил водитель. Машина унеслась прочь. Асфальт был жесткий, холодный и мокрый — без ботинок это особенно чувствовалось.

— Не нервничайте, — прошипел-просвистел тощий, сейчас выглядевший, как поблескивающий сгусток мрака, — за нами скоро приедут. А пока поговорим.

Костистая холодная ладонь прошлась по его лицу, водитель отшатнулся.

— Поговорим-пообщаемся.

Но среди холода и тьмы вдруг всплыла яркая картинка: голубое небо, сосновые ветви, гитарный перезвон. Вот как я умру, — вдруг истово поверил водитель, — а значит, ничего ты мне, пакость, не сделаешь. Не сможешь.

До Петрозаводска они доехали наконец в тиши и покое — без погонь, неприятных знакомств и перестрелок. Электричка шла три с половиной часа и большую часть этого времени Артем проспал — поглядел немного на обступающие железнодорожное полотно хмурые леса, послушал перестук колес и негромкий гул вагона — в этот ранний час ездили в основном пенсионеры, их компания разительно выделялась — и задремал. Дети, конечно, спали с самого начала, они толком и не просыпались даже — в полудреме, ведомые Артемом и рыжей девушкой добрели до платформы, сели в электричку и тут же заснули. Лена не спала вовсе — с тревогой и запоздалыми сомнениями поглядывала она в окно, за которым проносились величественные и дикие пейзажи. Смотрела на странного парня и странных детей — исцарапанные, измученные, с неясными тенями на лицах. Может быть, не стоило с ними связываться. Может быть… Но хуже, чем было, все равно уже не может быть. И это маленькое приключение — как глоток чистой воды, как порыв высокого ветра. А так, три года в забегаловке: день-ночь-сутки прочь, день-ночь-сутки прочь, недостача в кассе, день-ночь-сутки прочь, конец смены — спать, спать, спать, вот и выходные кончились, день-ночь-сутки прочь, день-ночь-сутки прочь. Она вдруг вспомнила, как неожиданно разрыдалась в магазине, увидев в очередной раз повышенные добрым правительством цены на сигареты — так это было глупо и стыдно, и жалко, и как, глядя на это очередное небольшое повышение, она вдруг почувствовала себя загнанной лошадью, и конца-края этому видно не было — еще жить и жить.

Двери вагона с лязгом распахнулись. Трое хмурых полицейских, поблескивая мятыми кожанками, быстро прошли через вагон, поглядывая на народ пустыми равнодушными взглядами. Лена вздрогнула, незаметно толкнула ногой рюкзак под сиденье. «Он ведь так и не сказал, что у него там», — подумала она. К счастью, за всю дорогу это было единственное их приключение.