Игорь Николаев - Символ Веры

- Значит так... - Хольг осклабился в жутковатой ухмылке, где не было ни капли веселья. - Кто не хочет проблем, может уходить. Деньги у нас еще остались, рассчитаемся прямо здесь. А кто со мной...

Он снова безрадостно улыбнулся, темный провал рта открылся, словно вампирская пасть.

- Нас убьют, если найдут. Убьют, если мы его вернем загонщикам. В общем убьют в любом случае. А вот если доставим по адресу, тем, кому звонил тот лысый... Возможно, поймаем удачу. Настоящую, какая выпадает только раз.

- Удачу, - пробормотал Кот. - Как Рыжий, да... Пулю в лоб.

- А ты что, бессмертный? - отбил выпад фюрер. - Мы так и живем, с оружием в руках. Мунис поймал пулю, Кирнан тоже. Так они могли их словить в любой другой день. Сегодня, завтра, через год.

Хольг подступил вплотную к пулеметчику.

- Это круг, из него не выбраться, если у тебя нет больших денег и сильных друзей. Доставим попа по адресу - можем получить и то, и другое. А пули... они нас везде ждут. Я рискну. Ты - как хочешь.

Кот тяжело, прерывисто вздохнул, пощупал повязку, которая пошла темными пятнами. Ничего не сказал, чуть склонив голову, словно признавая справедливость услышанного. Тихонько застучала жесть - девушка достала маленькую флягу, открутила крышку и протянула раненому. Пулеметчик все так же молча принял и благодарно кивнул.

- Эй ... отче, - щелкнул пальцами фюрер. - Сюда подойди. А теперь рассказывай. Все с самого начала.

Морхауз не сводил взгляда с кремового конверта, окаймленного витиеватой траурной рамкой из множества переплетающихся линий. Кардиналу не нужно было вскрывать конверт, чтобы проведать о содержимом - Александр и так знал. Приглашение на скорбное поминовение жертв «Зеленой Линии». Печальный юбилей - десятилетие с того дня, как «Морлоки» нанесли чудовищной силы и жестокости удар, атаковав поезд с детьми европейской элиты. Никто из жертв не спасся, никто не свидетельствовал против убийц. И потрясение оказалось столь велико, что эффект прокатился по всему миру, меняя законы, людей и общество.

Во многом именно «Линия» стала причиной, породившей завершенную в своей практичной безжалостности этику так называемой «Железной Пяты», «погонщиков социума». Тех, кто открыто провозгласил, что экономический диктат сильных и суровое управление над слабыми есть не просто естественное состояние общества, но священный долг «инженеров прогресса», укротителей дикой людской массы, отравленной гнилостными идеями покойного Маркса. И долг этот превыше всего, даже воли государств.

Однако в данный момент кардиналу было совершенно наплевать и на приглашение, и на собственно жертв легендарной акции исчезнувшей ныне анархистской группировки. Конверт с его строгой геометрической формой помогал сконцентрироваться и не буравить взглядом фра Винченцо, но вникать в каждое слово.

Секретарь выглядел еще более измученным и помятым, нежели ранее, в начале истории со спасением Гильермо. Среди роскошной шевелюры засеребрились многочисленные седые нити, щеки набрякли и обвисли на исхудавшем лице.

Как ни странно - усталость вкупе с измятым, потрепанным видом придали Винченцо поистине библейские черты. Теперь он походил не столько на одноглазого флибустьера, сколько на побитого жизнью и происками сильных мира сего отшельника, что выходит к людям из пустыни, дабы провести их тернистым путем мимо дьявольских соблазнов. Такому святому отцу хотелось довериться, открыть ему душу, признаться в скрытых прегрешениях. И фра этим крайне удачно воспользовался, в чем и отчитывался лично перед патроном.

- Итого. Солдатенков прошел обычной карьерой маргинала с формальным образованием, но без квалификации. Все они думают, что в диких землях заработают много денег, как белые messieurs. И закономерный финал.

- Я понял, - Морхауз шевельнул пальцами, прерывая Винченцо. Секретарь несколько увлекся в описании своей эпопеи и сбился с путеводной нити, а кардинал жаждал сугубой конкретики. - Так при чем здесь Цвынар? Чем этот поляк нам поможет в поисках?

- Он католик, - фра уже осознал свою ошибку и вернулся к основной и самой главной линии повествования. - Набожный католик.

Морхауз обратился в слух, а Винченцо не смог удержаться от гримасы. Слишком уж неприятной оказалась встреча с вахмистром из «Тезея», бывшим работодателем Олега-Хольга Солдатенкова. Неприятной во всех отношениях. Секретарь был искушен в знании всевозможных пороков и грехов - что естественно для его положения и службы. Однако не часто ему доводилось столь близко и прямо соприкасаться с тем, что русские классики именовали «свинцовыми мерзостями жизни».

- Исповедь? - уточнил Морхауз.

- Нет, скорее доверительная беседа по душам, - уточнил Винченцо. - Хотя сам Цвынар наверняка счел, что он исповедуется лицу духовного сана. Я не стал его разубеждать. В конце концов, открытая для спасения, искренне кающаяся душа - уже благо.

- Господь милосерден, он простит тебе случайное заблуждение мятущейся души доброго католика, - нетерпеливо подогнал Морхауз. - Что рассказал Цвынар?

- Он отлично помнит Солдатенкова. Более того, пытался ему помочь.

- Почему?

- С вашего позволения, об этом позже, здесь отдельная история, она ... обыденна.

- Хорошо, - согласился Морхауз. - Продолжай.

- Цвынар пожалел Олега и очень прямо намекнул рядовому, что тому следовало бы бросать все и бежать.

- Солдатэ... - кардинал споткнулся на сложном русском слове и повторил попытку. - Сол-да-тенков послушался совета?

- Нет. Видимо решил, что это розыгрыш или провокация. Он остался и получил свое в полной мере. Но самое главное не это. Дело в том, что личные вещи Солдатенкова были отправлены на один из складов «Тезея» с хорошими шансами забыться там. Потеряться. Так и случилось.

- Так-так... - если бы концентрация взгляда имела температуру, конверт обратился бы в пепел под глазами кардинала.

- Мы с вахмистром ... - Винченцо на мгновение замялся, подыскивая точное определение. - Достигли такой степени доверительности, что Цвынар провел меня на склад, и мы нашли вещмешок Солдатенкова. Я его опустошил.

Фра расстегнул большой кожаный портфель и осторожно, предмет за предметом, выложил его содержимое на стол, перед кардиналом.

Морхауз с полминуты молча взирал на скромный набор солдата в далеких землях. Зубная щетка, порядком облысевшая. Коробочка с присыпкой. Бритва. Ворох старых журналов, измятых так, словно хозяин готовил их для отхожего места. Подштанники на завязочках, фасоном больше похожие на детские штанишки-кюлоты. Складной нож - наидешевейшая штамповка «дук-дук» с травленым узором. И прочее в том же духе.