Алексей Штейн - Ландскнехт. Победителей не судят

- ...Так вот, и получается, понимаете ли - вопрос, куда же всем этим людям после войны податься-то - никто даже и не ставит. А люди что? - жить они нормально отвыкли, вот что я вам, сержант, скажу. И, боюсь я, у многих, кто войну живым пройдет, судьба будет печальна... Да что уж там, я вот и сам даже не знаю - что мне потом делать-то? В армии оставаться не хочу, да и не нужен лишний врач будет, как битвы кончатся. В Валаше мне не рады поди - предателем считать будут. В Свирре - не хочу, там и до войны-то было... не очень. В Риссе я чужак вовсе, пусть и в их армии числюсь, да все равно чужак...

- А вы, вашбродь, в Союз подайтесь. Практику там откройте, частную - сдуру брякнул я, чтоб доктор не заметил, что я бОльшую часть его размышлений прослушал - А там и глядишь, семью обзаведете. Врачи, оне всегда нужны, а мужиков посля войны нехватка станет...

- Хм... Какую же мне практику завести? - как-то озадаченно спрашивает лекарь Берг - Разве что - зубодерню какую?

- А чего бы и нет, господин батальон лекарь? Зубы больные рвать да лечить, а кому побогаче и вместо вырванных - золотые ставить. Дело прибыльное, говорят...

- Да, пожалуй... Дорого, правда, стоит, вложиться придется немало, откуда мне денег взять? Там один патент в ратуше сколько стоит, да их эта гильдия сдерет взносов...

- Да уж неужто обижают Вас тут жалованьем? Уж не поверю. А коли Вы не пьете да в карты не садитесь, по, извиняюсь, девкам похабным не бегаете - то скопите в банке-то немало... а потом если Вас может на фронт двинут, то, коли повезет - трофеями не гнушайтесь. Оно кому и не благородно, да только коли Вы не возьмете - другие возьмут, никому лучше Вы не сделаете, а только себе и хуже. Так что, может и скопите чего для начала.

- Вы думаете, сержант?.. Хм... я об этом как-то и не думал... А у нас и впрямь слухи ходят, что отправят нас все же на фронт.... Не знаю, право не знаю...

- А Вы всеж подумайте, мастер Берг. Вам, как боевому офицеру, да ветерану, наверняка какие-то льготы будут - не все ж с войны плохое, надо и выгоду иметь, кому война, а кому в чем мать родила. А я, коли на то воля Богов будет, после войны непременно Вас навещу, зубы может подлечу, да и просто былые дни вспомним...

- Ваши-то слова, сержант, да Брату с Сестрой в уши! Уж храни нас Боги, и чтоб так-то оно и вышло!

На том мы с ним и расстаемся, а утром другого дня весь наш табор, грозно щелкая затворами 'охраняя секретный груз', забирается на знакомую баржу, прицепленную к столь же знакомому буксирчику. Все, меньше суток ходу, ночью уже будем в Улле.

Глава 2

Улле встретил нас какой-то необычной тишиной и пустотой в речпорту. Пусть и подошли мы к нему утром, отстоявшись ночью на реке - как знающие с соседней баржи объяснили - мели не стоит в темноте проходить, но все же очень уж тихо. Необычно как-то, мне казалось - порт это всегда шум и суета. Или тут настолько коренные преобразования учинили после валашского мятежа? Нашу баржу сразу оттащили в сторону военного морпорта - я впервые полюбовался на здешние военно-морские силы. Не впечатлили, конечно - у причалов стояли три кораблика, по виду непонятно кто - кажется, модели подобных кораблей я видел в Военно-Морском музее - не то паровые яхты, не то минные крейсера. Изящные небольшие посудинки, с минимумом надстроек, с одной-двумя довольно изящными тонкими и высокими трубами. При том и с вполне себе оснащенными мачтами, и вида как-то не очень военного. Ну, на мой конечно вкус - я привык к другим военным кораблям. А тут... красиво, изящно, даже как-то... игрушечно что ли. Но нет, красиво, красиво, слов нет. И все ж это не прогулочные скорлупки - на палубах за щитами стоят шестифунтовки, а у одного, который вроде и побольше чуть, двухтрубный - по-моему на носу и корме и вовсе семнадцатифунтовки, вроде тех, что нас спасали на перевале. Красавцы - и названия на борту золотом 'Зоркий', 'Забияка' и у старшего - 'Беспощадный'. Морячок вон прогуливается, форма как и положено, черная с золотом, картуз как у Нахимова на картинке, офицерик молоденький. Только что эполет нету, так, нашивочки скромненько так, без излишеств. А матросики кое-где в серых робах, береты-бескозырки без ленточек и кокард. И смотри-ка ты - все оружны, офицерик при огромной кобуре, у матрозни куцые карабины за спиной, на поясе подсумки. И двое матросов толкутся на мостике ближнего к берегу 'Зоркого' аккурат у даже не зачехленной картечницы - серьезный аппарат, спарка, со щитком. Серьезно тут у них все, служба по-настоящему несется, не для виду.

Едва причалили, начинаются неприятности. До Улле все шло чинно-благородно, грозная бумага и наш боевой вид вполне обеспечили нам отдельную баржу и отсутствие малейших беспокойств. А тут идиллия кончилась. Едва швартуемся и перебрасываем сходни, дабы я мог сойти на брег и отыскать нужное мне начальство, как по сходням, прямо как депутат по встречке, начинает ломиться к нам какой-то штаб-лейтенант союзной пехоты. Оторопев, я его едва на борт не впустил, но стоящий рядом селюк из уцелевших, в которого очень быстро и больно вбили все пункты устава и его обязанности, поступает строго в соответствии с оными в отношении постового. То есть попросту смачно приветствует лейтенанта прикладом в чавку, щелкает затвором, и орет на весь сонный порт, что будет стрелять. Лейтенанта ловят его офигевшие подчиненные, тот размазывает кровавые сопли (ну, это я так больше для красоты - прилетело ему в скулу и не сказать, чтоб очень уж сильно, вскользь), начинает орать что-то угрожающее, и лапать кобуру, его солдатики грозно тянут с плеча винтовки со штыками... Селюк же, уже всерьез загоняет патрон и орет про тревогу. Я даже не успеваю выматериться, как на палубе становится немного тесно, от выскочивших, кто в чем, наших, но все с ружьями, щелкают затворами. Враз занимают круговую оборону, а незваные хозяева замирают в тягостном недоумении - лейтенант только открыл клапан кобуры, солдатики его и вовсе стоят, разинув рты, держа винтовки, словно дворники метлы. Ну, а что вы хотели, ребятки? Разнежились тут в тылу, а мои говнодавы привыкли сначала хватать ружье и бежать занимать позицию, а потом думать. Валашские штыки и пули быстро учат, так что лучше бы вам всем не дергаться. Я быстренько кошусь на морячков с 'Зоркого' - их картечнице, пожалуй, немного мешает всяческий рангоут и такелаж носовой мачты, стоящей перед рубкой, но, если не будут заботиться о сохранности своих морских веревок и деревяшек, то врезать могут будь здоров. Впрочем, морячки не вмешиваются, наоборот заинтересованно смотрят, вот ихний мичман, или кто он там, аж к борту подбежал, но пока никакой агрессии от них нет. Нет, ну кого ж это тут пожаловал по заветам Винни-Пуха?..

...Нет, если так начинается утро, то день точно не задастся. Поругавшись, впрочем лейтенант под добрым взглядом дюжины стволов обороты сбавил, объяснились. Я заявил, что у меня секретный груз, и мои люди его охраняют, на борт никто не поднимется до особого распоряжения полковника Палема, к которому у меня сопроводительный пакет от командования Северной Армии. Потому мотивы и устремления уважаемого его высокоблагородия штаб-лейтенанта меня абсолютно не трогают. На что лейтенант, сначала малость прикуксившийся при упоминании начальства, видать здешний авторитет этот полковник Палем, тут же злорадно заявляет, что мне 'очень повезло', поскольку как раз в этот момент его превосходительство господин полковник имеет честь находится в порту, формируя сводную морскую роту, и потому мне не придется долго его искать. Говорит он это таким тоном, что сразу ясно, что влипли мы снова в какое-то дерьмо. Но делать-то нечего, попала собака в мясорубку - пищи, а крутись. Махнул Коле, чтоб со мной пошел... ну, мало ли что, может с обиды лейтенанту что в голову ударит, оставил Борьку за старшего, нарочито громко приказал нести усиленный порядок службы, охраняя секретный груз (постарался, чтобы морячки услышали, мало ли как что обернется), да и отправился следом за лейтенантом, в окружении злых и перепуганных пехотинцев, которые только что не под штыками нас вели. Нет, отвратно день начинается, отвратно. От такого утра хорошего дня не жди.