Дмитрий Карасюк - История свердловского рока 1961-1991 От «Эльмашевских Битлов» до «Смысловых галлюцинаций»

«В ожидании Годо» — помпезный, как того требует жанр, гимн неоромантизму а-ля «Ultravox», ужесточенный динамичными гармониями типа старого хита «Sweet» «Action». Мелодизм «Слоновой кости» сродни маккартниевской лирике. Потрясающий «Котлован» заряжен энергией знаменитой вещи «Visage» «Fade to gray», но гораздо превосходит ее по убойной силе. Слабый, в сравнении с остальным материалом, «Агропром» не срабатывает по причине неудачной попытки приблизить фриппетроники к танцевальному звучанию; положение спасает проникновенная декламация письма пред. колхоза Ефимова Петра Яковлевича — вот они, зачатки новых идей, невозможных на почве западного сельского хозяйства. «Милиция» — воплощенное стремление Гришенкова не отставать от африканизмов Бирна и Ино. Наконец, лихо закрученная «Нежность» — второй хит альбома после «Котлована», с привлечением Грига, сделана в ключе наиболее энергичных вещей «Depeche Mode», но по рецепту Ричи Блекмора.

Эклектика? Но чем плохо это слово? В целом получилось ни на что не похоже, а это главное. Кроме того, все вышеизложенные ассоциации весьма субъективны.

Чтобы накалить атмосферу, я мог бы заявить, что синтезатор Игоря Гришенкова звучит круче, чем клавишные Билли Карри («Ultravox»), что голос Дэвида Гаана («Depeche Mode») в подметки не годится голосу Миши Симакова, что гитарные пассажи Юрия Ринка (кстати, экс-гитариста «Урфина Джюса», альбом «Путешествие») похлеще выкрутасов Лу Рида, что Злобин и Елисеев забьют ритм-секцию «Talking Heads»… Это было бы слишком сильным заявлением. Правда, в «Котловане» Наташа Романова начисто убирает Стива Стрейнджа с его «Серостью»: ее открытый форсированный вокал, лишенный женственности — в подпевках он абсолютно другой, — заставляет физически ощутить красную глину, которой «полон рот», и сжимающееся кольцо котлована, образ которого поднимается до высот лучших творений символизма.

Я недаром упомянул символизм. Символами, часто закамуфлированными стебом, переполнены стихи Жени Кормильцева. Музыка у «Апрельского марша» первична, но и тексты в альбоме играют важнейшую роль, придавая ему драматическое развитие с завязкой («Годо»), апогеем («Котлован») и развязкой («Нежность»), не считая трагикомических натяжек («Когда его никто не видит», «Дантист») и поэтичных оттяжек («У этой реки», «Анимация»), что дает мне право говорить о концептуальности альбома. Отражение и осмысление бессмысленных и беспросветных реалий жизни, рассмотренных изнутри, а не извне, как обычно делается в нашем искусстве (за редкими исключениями, как фильмы Тарковского и книги Кима), и есть концепция «Музыки для детей и инвалидов». Идеи и лозунги ее четко проявляются в итоговой песне альбома «Нежность». Ее герой из разряда тех, кто «Круче всех мужчин», одновременно и смешной, и таинственный маньяк, чье сумасшествие вполне оправдано ходом сюжета альбома. Именно в его уста вложен лозунг отречения от подсознательного рокерского стремления «умереть молодым». Идея коммунального безумия, неизбежно постигающая человека в урбанистическом мире, мало приспособленном для полнокровной жизни, берет начало с детской веры в Годо, в «лекарство от сна», а силы набирает в зыбком выводе о том, что ирреальная экзотика и жгучая насмешливая нежность к самому себе — единственное, что «дает силы жить». Вывод зыбкий, как зыбок сам факт нашего существования в огромном холодном саркофаге, именуемом биосферой, полном заботливых дантистов и заботливой милиции. Как зыбко ежегодное весеннее пробуждение природы. Зачем? Так бессмысленно идет за годом год, за мартом — апрель… И нечего удивляться, когда за апрелем все равно придет март. Бесконечное, бесцельное, безумное движение… Это и есть апрельский марш. Это и есть музыка для больших детей и душевных инвалидов.

Алексей Коршун

(«Марока» № 7, 1988)

Дорогие Водопады!

Только что с большим удовольствием прослушал два ваших последних альбома. Смеялся и плакал. Больше смеялся. Хотя на последней песне «Съезда» про цинк у меня внутри похолодело. Вы нашли удивительно простой и свежий прием, изобрели новую игру, известную ранее по детским радиопередачам и пластинкам. Вероятно, таким образом играла бы рок-группа Незнайки в Солнечном городе. Впрочем, я не знаю — рок ли это, панк ли. К чему это имеет отношение? Да мне и не важно. Главное — имеет отношение к жизни. Это оттуда. Несмотря на шуточную, даже пародийную форму, содержание отнюдь не пародийно. Проникаешься каким-то удивительным сочувствием к этим детям, загнанным в подвалы.

Тексты превосходны, включая сюда и интермедии между песнями. Почти везде соблюдена мера, огромное чувство самоиронии. Поздравляю вас, никак не ожидал услышать такое из Верхотурья, вы уж простите. Я сейчас слушаю много со всей страны, но вам удалось удивить.

Очень интересно, как будет развиваться этот прием дальше, это нужно куда-то двигать и драматургически, и музыкально, и в технике записи. Иначе быстро приестся.

С приветом — рок-дилетант Александр Житинский

(«Марока» № 6, 1987)

Альбом мрачен, как и положено настоящему антивоенному произведению. Его создатели прекрасно понимают, что война — это не яркий парад и «Гром победы, раздавайся!», а человеческие лишения, мучения и смерти. Как доказательство тому в центр альбомной композиции вставлен до жути реальный траурный марш.

Павел Тиганов — хороший поэт, причем из тех, чьи стихи передают не мысли, а чувства своих героев. Его музыка порой почти антимелодична, инструменты создают угрюмый шум, скрипка плаксиво подвывает. Но в сочетании с текстом складывается ощутимый образ человеческого страдания, мало кого оставляющий равнодушным.

Эта боль столь осязаема, что невольно закрадывается сомнение: о какой войне поет «День»? Сам Тиганов видел сражения только в кино и на картинках. В текстах альбома полно милитаристской лексики, но не метафоры ли это? В конце концов, битва между клочками раздираемой на части души причиняет поэту не меньшие страдания, чем реальные раны или контузии.

Д. Лемов, 2016

Этот альбом я ждал давно: слушая несовершенную фонограмму с нашего первого фестиваля, представлял, как эти штуки зазвучат в студийном варианте. Тогда Настя покорила меня своим изящным напором, вкрадчивым голосом, внутренним обаянием. Музыканты, игравшие ей поддержку, работали с упоением, сознавая, что она заслужила это песнями легендарного «Трека». Собственная музыка Насти была иной, но это были ее песни, они требовали реализовать себя, рвались на магнитную ленту, но почему-то вокруг Настиного проекта возник «заговор молчания». Нужно отдать ей должное: другая певичка просто переметнулась бы в престижную группу (а такие варианты существовали у нее) либо плюнула на рок-музыку совсем, но Настя не из таких, она решила довести дело до конца. Жаль, что на это было угроблено столько сил, которых явно не хватило при записи альбома.