Дмитрий Карасюк - История свердловского рока 1961-1991 От «Эльмашевских Битлов» до «Смысловых галлюцинаций»

Такой маршрут наметился не сразу. Сперва начались более серьезные вещи, более тяжеловастенькие и по содержанию, и по звучанию. Из этого периода очевидцам вспоминается инструментальная композиция Пантыкина «Ре», где он «долбил по ноте ре и всячески это обыгрывал». Отсюда до авангарда уже совсем недалеко. На первый план начало выползать и Сашино классическое образование. Под влиянием «Картинок с выставки» Мусоргского в исполнении «Emerson, Lake & Palmer», он с коллегами начал разучивать вокальные фрагменты рахманиновской оперы «Алеко» на стихи Пушкина. Получалось, по заверениям Мезюхи, «очень забавно».

«Школьные годы чудесные» подходили к концу. После выпускных экзаменов «слепые музыканты» дружно зашагали в сторону УПИ, где в общежитии физтеха их ждала уютная комната с аппаратурой. Увильнул от этого только Витя Парфенов, по настоянию родителей поступивший в танковое училище. Оставшаяся без басиста группа ездила к КПП увещевать предателя, но вырвать уже сдавшего экзамены курсанта из цепких лап Советской армии не удалось. Скрипкарь, Пантыкин, Мезюха и Савицкий сдали документы в приемную комиссию УПИ.

Профессия инженера их совсем не привлекала. Технический вуз рассматривался исключительно как возможность для занятий музыкой, к которой четверо абитуриентов относились более чем серьезно. Но первым барьером на пути к вершинам музыкального Олимпа встал проходной балл, преодолеть который смог один Пантыкин. Он-то учился на пятерки, лишь отвлекающий фактор «Слепого музыканта» помешал ему окончить школу с золотой медалью. У остальных в аттестате были в основном трояки. Из группы, которая весь выпускной класс «все пела — это дело», в студентах оказался один Саша, а остальные «поплясали» работать, кто на завод, кто лаборантом. Но почти каждый день, отработав до пяти, ребята собирались и репетировали до изнеможения.

С этого момента рассказ об отдельно взятой школьной группе плавно вливается в общегородскую рок-историю. Мысль о необходимости сочинять собственную музыку проникала во все большее количество голов и постепенно становилась в Свердловске магистральной.

В октябре упорные занятия музыкой произвели впечатление на старших товарищей, и «Пилигримы» слились со «Слепым музыкантом» в единый коллектив. Начались совместные репетиции. Концертов не было, поэтому о новом названии никто не заморачивался (можно представить, как бы украсило историю свердловского рока что-то вроде «Слепых пилигримов»). В это время басист новой агломерации Владимир Кухтарь каким-то образом занял пост директора клуба архитектурного института. Вслед за ним в кузницу градостроителей потянулись и его соратники.

Тогда в Архе бывшие участники трио «Акварели» Евгений Никитин и Александр Сычёв уже начали заниматься синтетическим искусством, то есть сплавом музыки со сценическим представлением — пантомимой, выступлениями чтецов, показом слайдов и светоэффектами. Вокруг архитекторов кучковалась творческая молодежь из разных вузов города. В дверь этого элитного кружка в ноябре 1975 года и постучались музыканты из УПИйской общаги. «Мы пришли в клуб САИ на смотрины, скорее, как вокальная группа, — вспоминает Андрей Мезюха. — Исполнили акапельно «Крик птицы» «Песняров» и пантыкинские «Голоса». Пели все, даже Иван Савицкий пел басом». Прослушивание прошло успешно, «Студия САИ» пополнилась новыми участниками.

Кому пришла идея создать эпическое музыкальное полотно — скрыто завесой времени. Достоверно известно, что краеугольным камнем этой композиции стала песня «Голоса» на стихи Эдуарда Межелайтиса, сочиненная Пантыкиным еще до его появления в Архе. Вскоре она стала частью большого музыкального произведения «Человек» на стихи того же поэта. Хотя призрак поездки на фестиваль политической песни в Ригу уже маячил в коридорах архитектурного института, не стоит думать, что стихи прибалтийского поэта-коммуниста были взяты за литературную основу с конъюнктурными целями. По словам Мезюхи, за любовью к Межелайтису стояло «желание найти что-то необычное в тексте».

Искать необычное в музыке необходимости не было. 18-летний Пантыкин сочинил нечто такое, что должно было повергнуть в трепет европеизированную прибалтийскую публику. На реализацию его замысла понадобились соединенные усилия всего немаленького коллектива «Студии САИ». «Слепые музыканты» выступали как вокальная группа. Скрипкарь за два месяца освоил флейту: «Сычёв хорошо играл на гитаре, Кухтарь был классным басистом, я остался без дела. Мне предложили попробовать на флейте, и я согласился. Мне было все равно, на чем играть, лишь бы играть».

В мае 1976 года «Студия САИ» отправилась в Ригу на первый республиканский фестиваль политической песни. Фактически он имел статус международного: в нем участвовали чилийцы (правда, из московского Университета имени Патриса Лумумбы) и поляки (из всамделишной Польши). По словам Пантыкина, тогда в Прибалтике все поголовно играли «Deep Purple». Программа уральцев, в которой музыка сочеталась с пантомимой Андрея Санатина, а большие вокальные фрагменты — со свето-цветовыми эффектами, так отличалась от прочих участников, что получила приз и диплом лауреата среди вокально-инструментальных ансамблей.

«Человек» понравился и председателю жюри, композитору Аунису Закису, который отметил мастерство его исполнения: «Композиция приближается по сложности и содержательности к симфоническому произведению». А латвийская газета «Советская молодежь» писала: «Ни с кем не хочется их сравнивать: выступление свердловчан — исключительно оригинальное».

Заместитель председателя оргкомитета Ян Остроух, провожая архитекторов, попросил на следующий год привезти вещь новую, еще более интересную и не менее мастерскую. Уральский «Человек» так понравилась латышам, что даже через год фрагменты композиции звучали в эфире республиканского радио. Сами свердловчане были удивлены таким успехом, так как, по словам Пантыкина, им «просто хотелось съездить в Прибалтику».

Однако по возвращении домой пути лауреатов разошлись. «Слепым музыкантам» было тесновато в Архе: инструменталисты там имелись свои, причем неплохие, а им оставалось лишь петь. Да и композиторским талантам Пантыкина трудно было развернуться на чужой территории. Найдя новую базу в ДК ВИЗа, осенью молодежь переместилась в тамошний подвал-бомбоубежище. Расставание с Архом не обошлось без некоторой рокировки. Андрей Мезюха, который сдружился с Сычёвым, остался в САИ, а новоявленные визовцы разбавили свою мужскую компанию двумя девушками — скрипачкой Таней Марамыгиной и студенткой Арха Настей Полевой. Это стало первым проявлением «продюсерского нюха» Пантыкина: «Я привел к нам девочку, которая разучивала в общаге песни Пугачевой. Скрипкарь возмущался: «Нафига ты ее притащил? Она же ни рыба, ни мясо, ни петь, ни свистеть не умеет!» Так Настя у нас и не пела, она играла на разных брякалках-стукалках». Впервые будущая солистка «Трека» появилась на страницах дневника «Слепого музыканта» 19 декабря 1976 года.