Дмитрий Карасюк - История свердловского рока 1961-1991 От «Эльмашевских Битлов» до «Смысловых галлюцинаций»

Большинство свердловских рокеров предпочитали записываться самостоятельно до начала 1990-х годов. Студиями служили квартиры, комнаты и коридоры в клубах и ДК, даже подвалы заводских корпусов. «Каталог» под запись своих песен приспособил звуконепроницаемую камеру для измерения уровня шума готовых изделий в эргономической лаборатории Института технической эстетики. Наиболее экзотичной стала подпольная (в прямом смысле слова) студия Геры Конева. Он очистил от залежей старой стеклотары погребок под комнатой в коммуналке, саперной лопаткой углубил его почти до скалы — получилась студия с идеальной звукоизоляцией. Туда Гера поставил каким-то чудом к нему попавший четырехдорожечный «Sony». В его студии можно было записывать все, кроме барабанов. Они туда физически не входили. В этом подземелье созданы альбомы «Красного хача» (1989), «Топа» (1989), «Солянки имени Бобы Докутовича» (1990).

Меломаны постоянно сравнивали немногочисленных уральских звукорежиссеров между собой. Полковник, который традиционно считался в этих рейтингах «number 1», уверен, что это неправильно: «Легко быть первым парнем на деревне, когда в деревне один дом. Ну пусть не один, а три-четыре. Мы не мерились между собой, мы пытались соревноваться с «Pink Floyd», «Deep Purple», «1 °CС»… Мы все боролись с одинаковыми трудностями. Зачем сравнивать, кто лучше записал гитару, главное — что она вообще записана и этот звук донесен до слушателей».

Только с появлением независимых профессиональных студий, первой из которых была «Студия Наутилус Помпилиус» Виктора Зайцева и Алексея Хоменко в 1989 году, деятельность уральских аудио-Кулибиных пошла на спад. Стало возможным записываться в человеческих условиях, заинтересовав студию своим материалом или просто оплатив необходимое количество смен. Волна самодеятельной магнитозаписи стала входить в строгие берега шоу-бизнеса.

В 1982 году перешел на пятый, выпускной курс студент факультета журналистики Уральского университета Александр Башлачёв. Как и его однокурсники, он учился, сдавал экзамены и зачеты. Рисовал стенгазеты, сочинял пьесы для студенческих капустников, сам играл в них. Слушал на магнитофоне стандартный общажный набор из «Deep Purple», «Led Zeppelin» и «Black Sabbath». В июле уезжал на практику, а в августе — в колхоз на картошку. Сначала жил в общежитии на Большакова, 79, потом с компанией друзей перебрался в заброшенный дом на улице Сакко и Ванцетти, 22, где они основали своеобразную коммуну. В общем, обычная жизнь свердловского студента начала 1980-х годов.

Да, еще Саша сочинял стихи и песни. Это тоже не было чем-то исключительным. Журфак — факультет творческий, и поэтом там был каждый четвертый. Правда, в истории русской поэзии остался только один — Александр Башлачёв.

Как и все студенты тех лет, Башлык (так называли его однокурсники) неровно дышал к рок-музыке. В родном Череповце он в школьном альбоме рисовал музыкантов на сцене. Полный зрительный зал, свет софитов, гитара — обычные мечты мальчишки, наслушавшегося западного хардешника. Еще до университета он подружился с череповецкой группой «Рок-сентябрь» и стал писать для них тексты. Гениальностью эти стихи не отличались, что-то про «вкус твоей помады на моих губах» и все такое прочее. Позже Саша даже стеснялся этих текстов, но продолжал сотрудничать с «Рок-сентябрем» вплоть до старших курсов. Из Череповца ему приходили на магнитофонных пленках инструментальные «рыбы», на которые он придумывал тексты. Впрочем, тогда уже он писал и другие песни.

В основном это были песни для студенческих спектаклей, естественно, юмористического содержания. Вместе со своими друзьями Сергеем Нохриным и Александром Измайловым Башлачёв придумал Льва Дивидовича Перловича, ровесника Пушкина, художника-параллелепипедиста. Вокруг этого персонажа был выстроен целый мир с его картинами, искусствоведческими разборами его картин, стихами, воспевавшими искусствоведческие разборы его картин. Заметное место в этом мире занимали песни молодого Башлачёва. Две из них, «Подвиг разведчика» и «Слет-симпозиум», прочно вошли в его «поздний» репертуар. СашБаш исполнял их много и охотно, правда, их окончательный вариант сильно отличался от текстов, сохранившихся в студенческих тетрадях.

Утверждение, что большинство своих знаменитых песен Башлачёв написал в студенческие годы в Свердловске, по мнению исследователя его творчества Льва Наумова, действительности не соответствует. Настоящим Поэтом он стал в последние четыре года, в Череповце и Ленинграде. Бурная студенческая жизнь просто не оставляла возможности остановиться и создать что-то подобное «Посошку» или «Абсолютному вахтеру».

Нет никаких сведений, что на магнитофоне Башлыка вместе с «пеплами» и «цеппелинами» крутились «Трек» или «Урфин Джюс». Навряд ли он бывал на их редких концертах. Уютный студенческий мирок Башлачёва и тогда еще маленький рок-мирок существовали параллельно, даже не подозревая друг о друге. Саше было проще работать «путем взаимной переписки» с далеким «Рок-сентябрем», чем искать в миллионном Свердловске местных музыкантов.

Один контакт все же был. В 1982 году состоялось знакомство с коллективом, носившим тогда условное название «Али-Баба и сорок разбойников». В клуб архитектурного института, где репетировали Бутусов и компания, Башлачёва привел их звукооператор Андрей Макаров и представил, как студента университета, пишущего стихи. Познакомились, покалякали минут 20 о том о сем и распрощались. Башлачёв своих стихов не читал, Бутусов ему своих песен не пел. Так, случайное знакомство двух студентов соседних вузов. Правда, факт этого знакомства уже после Сашиной смерти дал почву для слухов, что его стихи использовались в альбоме «Али-Бабы». Однако слухи эти не подтверждаются ни Бутусовым, ни Наумовым, исследовавшим башлачевский архив.

В 1983 году Александр защитил диплом на тему «Музыкальная критика на страницах газеты Германской коммунистической партии «Unsere Zeid» и уехал в Череповец. По Свердловску он скучал, в письме Сергею Нохрину 17 октября 1983 года писал: «Слово «Урал» действует на меня магически-неотразимо. Вспоминая Свердловск, я смахиваю с ресниц капли сухого вина».

На журфаке его помнили, в колхозе пели сочиненные им песни, а могилу Перловича показывали абитуре еще десять лет спустя. А вот остальной Свердловск встречал Башлачёва в его последующие приезды уже как ленинградца.