Юрий Тынянов - Поэтика

* Так же и в подзаголовке во всех изданиях: роман в стихах.

Впервые именем таким

Страницы нежные романа

Мы своевольно освятим (II, 24),

С героем моего романа

<...>

Позвольте познакомить вас (I, 2).

Покаместь моего романа

Я кончил первую главу (I, 60),

В начале моего романа

(Смотрите первую тетрадь) (V, 40).

Роман этот сплошь литературен: герои и героини являются на фоне старых романов как бы пародическими тенями; "Онегин" как бы воображаемый роман: Онегин вообразил себя Гарольдом, Татьяна - целой галереей героинь, мать также. Вне их - штампы (Ольга), тоже с подчеркнутой литературностью.

Онегин:

Как Child-Harold, угрюмый, томный

В гостиных появлялся он (I, 38).

Онегин жил анахоретом

<...>

Певцу Гюльнары подражая,

Сей Геллеспонт переплывал,

Потом свой кофе выпивал (IV, З6, 37).

Ольга:

Всегда скромна, всегда послушна,

Всегда как утро весела,

Как жизнь поэта простодушна,

Как поцалуй любви мила,

Глаза как небо голубые,

Улыбка, локоны льняные,

Движенья, голос, легкой стан,

Все в Ольге... но любой роман

Возьмите и найдете верно

Ее портрет: он очень мил,

Я прежде сам его любил,

Но надоел он мне безмерно (II, 23).

Татьяна:

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли все (II, 29).

Воображаясь героиней

Своих возлюбленных творцов,

Кларисой, Юлией, Дельфиной (III, 10).

Мать:

Она любила Ричардсона

<...>

Сей Грандисон был славный франт (II, 30).

(Следует при этом отметить близкое родство первоначального очерка Татьяны, влюбленной в Ричардсона, с очерком ее матери.) Подчеркнуты пародически все штампы романа:

Господский дом уединенный,

Горой от ветров огражденный,

Стоял над речкою. <...>

Огромный, запущенный сад,

Приют задумчивых дриад (II, 1).

Почтенный замок был построен,

Как замки строиться должны (II, 2).

И тут же, в следующей строфе, пародическая противоположность:

Он в том покое поселился,

Где деревенский старожил

Лет сорок с клюшницей бранился,

В окно смотрел и мух давил (II, 3).

Один среди своих владений

<...>

В своей глуши мудрец пустынный

<...>

И раб судьбу благословил (II, 4).

Везде, везде перед тобой

Твой искуситель роковой (III, 15).

Блистая взорами, Евгений

Стоит подобно грозной тени,

И как огнем обожжена

Остановилася она (III, 41).

Быть может, чувствий пыл старинный

Им на минуту овладел (IV, 11).

И пилигримке молодой

Пора, давно пора домой, <...>

Но прежде просит позволенья

Пустынный замок навещать (VII, 20),

В возок боярский их впрягают (VII, 32).

Стремится к жизни полевой,

В деревню, к бедным поселянам (VII, 53).

Она его не будет видеть;

Она должна в нем ненавидеть

Убийцу брата своего (VII, 14).

(Последние два примера даны в мотивировке героини, сквозь ее призму.)

Этот план высокого романа сочетается с планом романа бытового, который дают разговоры и повествовательные приемы. Вопрос о прозаической подпочве эпоса, о том прозаическом плане, на котором развивалась поэма, вставал не раз перед Пушкиным. Он писал по поводу "Кавказского пленника": "Описание нравов черкесских, самое сносное место во всей поэме, не связано ни с каким происшествием и есть не что иное, как географическая статья или отчет путешественника. Характер главного лица (лучше сказать единственного лица), а действующих лиц - всего-то их двое, приличен более роману, нежели поэме <...>". По поводу "Бахчисарайского фонтана" он также писал: "Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины.

Aux douces loix des vers je pliais les accents

De sa bouche aimable et naive *.

Если вспомнить при этом прозаические планы и программы стихов, станет очевидно, что соотношение прозы и поэзии было для Пушкина обычным **; наличность программ и планов Пушкина доказывает нам, что общий композиционный строй его произведений восходит к плану, прозаической схеме; таким образом, отступления "Евгения Онегина" - несомненно основной композиционный замысел, а не вторичное явление, вызванное стихом *** (недаром один критик назвал их "наростами Стерна"), - но никогда оно не делалось само по себе самостоятельным, ощутимым моментом произведения, всегда оно так и оставалось подпочвой.

* Из чернового письма Н. И. Гнедичу от 29 апреля 1822 г. и письма А. А. Бестужеву от 8 февраля 1824 г.

** Прозаические программы были первичным явлением для Пушкина по сравнению со стихами, что согласуется с карамзинской традицией (слова). Нельзя не указать при этом на возможность постановки вопроса о происхождении пушкинской прозы из стиховых планов и программ. (Другое разрешение вопроса см. у Б. М. Эйхенбаума) 15.

*** Вопреки мнению М. Л. Гофмана о том, что отступления в "Евгении Онегине" - не общий композиционный замысел, а порождены стихом, "формой лирического романа".

5

Сопряжение прозы с поэзией, бывшее в "Евгении Онегине" композиционным замыслом, делалось ощутимым само по себе и становилось само в ходе произведения источником важных следствий. Приведу несколько примеров такого динамического использования. Роман начинается с речи Онегина:

"Но, боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя?"

Эта прямая речь как начало романа интересна, но она еще интереснее как начало романа в стихах. Ход разговорной интонации вторгается в стих: то, что в прозе ощутимо исключительно со стороны значения, - в стихе ощущается именно вследствие необычного сочетания разговорной интонации со стихом. Интонационные приемы развиваются у Пушкина все ярче - раз интонация ощутилась:

"Представь меня". - "Ты шутишь. - "Нету". (III, 2)

(в пределах одного стиха три интонации).

"Но куча будет там народу

И всякого такого сброду..."

- И, никого, уверен я! (IV, 49);

- И, полно, Таня! В эти лета

Мы не слыхали про любовь (III, 18)

(яркая разговорная интонация с вводом интонационного словечка и).

- Дитя мое, ты нездорова;

Господь помилуй и спаси!

Чего ты хочешь, попроси...

Дай окроплю святой водою,

Ты вся горишь... - "Я не больна:

Я... знаешь, няня... влюблена" (III, 19)

(отрывистая интонация диалога; повторения).

- Итак, пошли тихонько внука

С запиской этой к О... к тому...

К соседу... да велеть ему

Чтоб он не говорил ни слова,

Чтоб он не называл меня... (III, 34)

(еще более отрывистая интонация, недосказанное слово).

Князь на Онегина глядит.

- Ага! давно ж ты не был в свете (VIII, 17)

(интонационный жест).

"А я так на руки брала!

А я так за уши драла!

А я так пряником кормила!" (VII, 44)

(однообразная, возрастающая интонация).