Елена Грицак - Архангельское

По академическим правилам от автора не требовалось исторической точности, поэтому прически, костюмы и богатый антураж во «Встрече Антония и Клеопатры» мало походят на то, что египтяне носили и чем окружали себя в древности.

Картина «Пир Клеопатры» представляет момент того же дня. Царица заявила, что ее пиры богаче и веселее римских, чем вызвала Антония на спор и, как утверждает легенда, выиграла после того, как он выпил вино с огромной жемчужиной, брошенной на дно бокала. Композиция интересна еще и тем, что в ней присутствует сам Тьеполо – тучный мажордом, взирающий на Клеопатру из-за колонны. Кстати, это изображение является одним из немногих сохранившихся автопортретов великого венецианца.

Кроме полотен Тьеполо, в зале, получившем его имя, были выставлены работы других, менее знаменитых живописцев XVIII века. К искусству – правда, не изобразительному, а прикладному – относились и некоторые предметы убранства, например инкрустированный слоновой костью стол, сделанный неизвестным, но тоже венецианским мебельщиком примерно в 1550-х годах. Строгий, решенный в зеленоватых тонах интерьер зала завершали светильники – любимые русской знатью жирандоли с «водопадом» прозрачного хрусталя и темно-синего стекла.

Художник, которому Юсупов посвятил еще один зал своего дворца, вырос в семье слуги и едва не стал священником. Гюбер Робер провел юность в Париже, увлекся живописью, поступил в академию художеств. Потом, успешно завершив курс, в качестве пенсионера (выпускника, которому академия оплачивала творческое путешествие) жил в Италии, где был покорен поэтикой руин. С годами, кроме прекрасных и величественных развалин, на его полотнах стали возникать более жизненные образы – пейзажи-события с изображением таких бедствий, как пожары, землетрясения или большие стройки.

Будучи современником Великой французской революции, Робер не преминул запечатлеть самые драматичные ее эпизоды – крушение Бастилии, разрушение королевских могил в Сен-Дени. Заподозренный в нелюбви к народному режиму, он был арестован и заключен в тюрьму, где, к изумлению сокамерников, усердно работал, вместо того чтобы тосковать. Художник рассматривал свой арест с профессиональной точки зрения, поэтому, оказавшись в камере, не только не горевал, но даже радовался, получив незнакомый ранее материал. В течение года отсидки он с энтузиазмом живописал тюремный быт, а выйдя на свободу, получил должность смотрителя Лувра, который к тому моменту превратился из королевского жилища в музей. По должности Роберу пришлось освоить развеску картин, что получалось у него не хуже, чем их написание. Созданные им декоративные ансамбли и теперь являются примером для подражания, а при жизни ему в этом деле не было равных.

Развалины, которыми так увлекался Робер, столь же сильно интересовали русских дворян, особенно екатерининских вельмож. Всякий уважающий себя домовладелец той поры старался завести у себя «руину» – все равно, на картине или в скульптуре, но лучше реальную, устроенную в парке именитым архитектором.

У Николая Борисовича таких было много, различных видов, в том числе и живописных.

Первый салон Гюбера Робера

Неизвестно, где и когда князь Юсупов купил картины Робера, но писались они вовсе не для него. Так же как и полотна Тьеполо, работы знаменитого француза имели большой формат и требовали отдельного помещения, в данном случае даже двух. Одна из комнат, получивших имя художника и устроенных по его вкусу, открывает западную анфиладу, составленную Первым и Вторым залами Робера, а также соединяющим их Античным залом. Переделкой занимался Стрижаков, талант которого здесь проявился в полной мере.

Г. Робер. Странствующие музыканты. Картина из фондов музея-усадьбы «Архангельское»

С необыкновенным художественным тактом и пониманием живописи он перестроил залы, придав им форму восьмигранников. Первое, в целом небольшое помещение, украшают панно, объединенные авторством Робера, сюжетом, палитрой и, что особенно впечатляет, размером.

Единственная тема обеих композиций – античные руины или застывшие громады из камня, полуразрушенные временем, обвитые плющом, заросшие мхом, но все еще прекрасные в своем величии. Кажется, что художник залил картины теплой золотистой краской, для живости добавив немного зеленовато-коричневого колера. Основной тон проник сквозь толщу рисованных стен, перекинулся на ближние предметы, наделив композиции чувством тишины и вселенской гармонии. Крошечные фигурки людей, занятых чем-то у подножия руин, сообщили жизнь излишне спокойным сценам, ведь автор видел в мертвых развалинах всего лишь фон для обычного человеческого бытия.

В Первом зале Гюбера Робера архитектурные вертикали – высокие картины и двери – гармонируют с постройками на картинах, создавая впечатление стройности, легкости интерьера, наполненного светом и красками. Связь искусства с природой подчеркивают зеленые оттенки потолка и цветочно-травяная роспись над коричневой гладью стен. Пейзажи Робера с их растительностью фантазийного вида сливаются с пейзажами реальными, которые видны сквозь стекло двустворчатых дверей. Из-за обилия зелени – живописной и настоящей – зал смотрится не парадным помещением дворца, а садовым павильоном. Видимо, именно этого и добивался зодчий, разместив посреди комнаты скульптуру, на низком массивном пьедестале, явно выполненную для парка – «Воин, надевающий доспехи». Человеческое начало как ненавязчивое дополнение к природному присутствует здесь благодаря мраморным бюстам «Холерик» и «Меланхолик» – сделанные из мрамора неизвестным скульптором XVIII века, они аллегорически представляют два противоположных темперамента.

В настоящее время работы Гюбера Робера имеются, помимо России, и в других странах, но даже во Франции они не входят в декоративный ансамбль, каким может похвалиться музей в Архангельском. К счастью, он остался таким, каким его хотел видеть сам Робер. Первый салон еще при Юсуповых считался лучшим в Европе по интерьеру, созданному специально для размещения полотен. Комната была настолько хороша, что потомки Николая Борисовича не сочли нужным вносить в нее какие-либо изменения или дополнения.

Почти прежним остался и Второй зал Гюбера Робера. Единственным, что не стояло здесь в старину, является вольер-жардиньер – предмет эффектный и очень модный в середине XIX века. Под сложным иностранным названием скрывается всего лишь комнатный садик, о чем свидетельствует сам термин: французское слово «jardin» по-русски означает «сад». Русские именовали жардиньерками маленькие круглые или квадратные столики, куда ставили горшки с цветами. Во дворце Юсупова несколько таких конструкций соединились в одну, центром которой была большая клетка с живыми птицами. Все это размещалось в середине зала внутри декоративной ограды.