Елена Грицак - Мадрид и Толедо

Второе обстоятельство заключалось в характере короля – нелюдимой, мистически настроенной личности, тяготившейся жизнью в шумной столице. По словам Хосе Сигуэнса, автора «Истории ордена Святого Иеронима», а впоследствии хранителя королевской библиотеки, «Филипп давно хотел удалиться от своего двора в то место, которое помогло бы его душе устремиться к благочестивым мыслям, к чему он имел большую склонность». Сооружение Эскориала имело и более широкое значение. У испанских королей постепенно зрела мысль о создании резиденции, которая воплотила бы мысль о мощи испанской монархии.

Начиная со времен правления Карла V этот образ понемногу, хотя и не всегда удачно, воплощался в памятниках зодчества. В перестроенном мадридском алькасаре появились черты строгой парадности, но садовые павильоны, как и весь ансамбль в целом, сохранили мавританский колорит. Остались следы ненужной изысканности, напоминавшей о желании наслаждаться жизнью. Задолго до отделки стало ясно, что новая архитектура не вписывалась в рамки арабских традиций, поэтому сама затея дополнить старинный ансамбль дворцом иного стиля показалась неудачной: здание так и не было достроено. Однако в образе подобного сооружения в Гранаде явственно звучала идея державной мощи, вполне отвечавшая духу времени. Именно этот замысел осознал и сумел воплотить в Эскориале Филипп II.

Выбирая место для будущей резиденции, «король искал пейзаж, благоприятный для религиозных раздумий, способствовавший возвышению души». Таковой нашелся к северо-западу от Мадрида, в долине реки Мансанарес. Именно здесь, недалеко от селения Эль Эскориал, появился одноименный замок, объединивший в себе храм в честь святого и королевское жилище со склепом покойных императоров.

Испанское слово «escoria» означает «шлак»; отсюда произошло название как селения, так и самого архитектурного ансамбля. Комиссия отметила весьма благоприятные климатические условия местности на южных склонах ближайших к столице гор, большое количество чистых источников, но главным аргументом в пользу строительства оказались залежи светлого гранита, как нельзя лучше подходившего для дворца. Здешний ландшафт действительно вызывает мысли о вечности. На темном фоне горной цепи Сьерра-Гвадаррама комплекс зданий выглядит огромной глыбой, застывшей в суровом благочестивом великолепии. Все заключенные в нем постройки рассчитывались на века. Внешний эффект и долговечность обеспечивал материал – очень прочный гранит светло-серого цвета.

Алонсо Санчес Коэльо. Портрет Филиппа II

В старину по мере продвижения к Эскориалу путешественник погружался в атмосферу возвышенной красоты. От берегов реки начинался плавный подъем, затем становились видны каменистые откосы, бурая земля, нагромождения камней, кустарники и редко стоящие сосны. По пути встречались красные черепичные крыши сельских домов, в одном из которых во время строительства Эскориала часто останавливался Филипп II.

После возделанных участков начинались дубовые рощи, а за вторым подъемом открывался эффектный вид на замок: грандиозный амфитеатр серых скал и безупречный в своей правильности прямоугольник ансамбля у подножия.

Северный фасад Эскориала

Совсем иначе виделся Эскориал с севера. От горных склонов он представал безлюдным городом, раскинувшимся в огромной, залитой солнечным светом долине. Взору открывались бесконечные просторы, цепи сиренево-синих гор, чистое небо – беспредельный прекрасный мир, который не может затмить даже самая величественная архитектура. Впрочем, для создания этого мира создателям Эскориала потребовалось найти для дворца особые образные формы.

Конструкция основного здания символизировала орудие пытки, ускорившие переход святого Лаврентия в мир иной. Массивный четырехугольный дворец походил на перевернутую решетку, на которой он был зажарен: четыре угловые башни означали ножки, а несколько выступающий дом инфантов – ручку. Начавшееся в 1563 году строительство велось около 20 лет под непосредственным контролем Филиппа. Обычно медлительный, здесь король с исключительной быстротой решал текущие вопросы, лично утверждал все чертежи. Он непрестанно интересовался тем, как продвигаются дела, требовал подробных докладов, наблюдая за ходом работ со скалы, где стояло так называемое кресло короля. Назначенный им начальник стройки, монах ордена иеронимитов Антонио де Вильякастина, к счастью, оказался хорошим организатором. К возведению дворца привлекались рабочие из всех районов Испании; участвовали в строительстве и другие страны Европы. Из дальних уголков страны доставлялись сосновый лес, мрамор, кованые решетки, церковная утварь, кресты, светильники, ткани, вышивки. Испанские колонисты в Америке поставляли золото, ценные породы дерева и строевой лес.

Зодчие использовали мрамор всевозможных оттенков, от белого, добытого в Филабресских горах, до темно-коричневого и красноватого, привозимого из Гранады. Из каменоломен Бурго де Осма поставлялся зеленый поделочный камень яшма. В проектировании и строительных работах участвовали именитые зодчие не только Испании, но и Фландрии, Флоренции, Милана.

Создание столь грандиозного комплекса трудно назвать прихотью скучающего владыки. Эскориал явился своеобразным символом абсолютизма, точно так же, как, например, Уайтхолл в Лондоне или французский Версаль, выросший в предместье Парижа столетие спустя. Величественный дворец стал воплощением высокой идеи, поэтому его создание было так важно и для короля, и для государства.

Первый архитектор Эскориала принадлежал к поколению испанских мастеров, чье творчество сформировалось под влиянием идей итальянского Высокого Возрождения. Хуан Батиста де Толедо учился в Италии, где долго работал, внеся лепту в создание купола собора Святого Петра в Риме. В 1559 году король призвал мастера ко двору, и тот быстро выдвинулся, получив звание придворного архитектора, а с ними большое количество заказов, в том числе весьма ответственных. Впрочем, работа над новой резиденцией принесла Хуану де Толедо немало огорчений. Вначале он представил заказчику план, изначальный макет и полный проект ансамбля. По замыслу, ансамблю надлежало объединить в себе монастырь, пантеон и королевский дворец. Однако использование ренессансной пластической концепции в декоре вызвало недовольство короля, и проект перешел на рассмотрение флорентийских академиков, высказавших суровую критику в адрес автора.