Коллектив авторов - Лесной: исчезнувший мир. Очерки петербургского предместья

Дом, где мы жили, был двухэтажным. Изначально там было 6 квартир. Потом три из них разделили, и получилось 3 квартиры из четырех комнат – коммуналки и 6 отдельных двухкомнатных. До войны жильцы были в основном из интеллигенции, после войны – разные. Кто-то умер в блокаду, кто-то не вернулся и даже (насколько помню) ни разу не приехал поглядеть на «пепелище». Смутно помню, что, если стоять спиной к Старо-Парголовскому, справа от нашего дома был свинарник, а напротив (наискосок) через проспект – коровник. Одна из его работниц – тетя Паша Воробьева – потом стала почтальоном. После войны она тоже разносила письма.

Вместо свинарника сделали квартиру № 10. Это был отдельный маленький домик, где жила семья Зусесов с двумя сыновьями. Мой отец получил в этом доме комнату от Лесотехнической академии, потом мы переехали в две комнаты на втором этаже девятиквартирного дома. Дом снесли в 1966 году.

В бывшем коровнике сделали дровяной склад, оттуда в 1946 году моя сестра и соседка по ночам таскали дрова, нужно было как-то обогревать свое жилье. Левее склада, на той же стороне Старо-Парголовского, был дом Петрашень. Петрашень – видимо, фамилия прежних владельцев дома. Я помню Елизавету Георгиевну Петрашень, до войны она шила красивые платья нам с сестрой. Она жила уже как бы в черновой части дома, на задворках. А перед домом был сад, утопающий в сирени, с мраморным фонтаном. Кто жил в «барской» части – не знаю.

Была там девочка Вера, моя ровесница. 22 июня 41 года мы были у нее в этом саду. Так и узнали о начале войны. Потом, когда по Старо-Парголовскому проспекту шли грузовики с солдатами в сторону Поклонной Горы, мы, уже как бы законно, ломали «ихнюю» сирень и кидали ее в машины солдатам.

Рядом с нашим домом был дом 53, мама почему-то называла его «дом Дормидонтовых». Он был двухэтажным, красивым. Когда его снесли, не помню.

Галя, пока на этом кончаю, писать ведь можно непрерывно, хотя все это дается и через боль: счастливое детство, война, блокада, голодные 46–48 годы и т. д. Жаль, что ты раньше, пока я была летом в России, не привлекла меня. Ну, не все еще потеряно. Пиши, что тебе еще интересно. Фотографию дома пока не смогла скопировать, сделаю.

Всего тебе доброго.

Наталья.

Сидней, 20.12.05.

Здравствуй, Галя!

Вот дом, в котором я жила до 1966 года, – Старо-Парголовский пр. (пр. Тореза), дом 55. Это вид с Ананьевской (Светлановского пр.). Теперь на его месте остановка автобусов – троллейбуса. Сохранились два куста акации, которые росли перед нашим подъездом. Возле забора я (вторая справа) и мои друзья Жеребцовы: Рита, Шура, Витя.

Старо-Парголовский, 55. Середина 1930-х гг.

Моя подруга по университету прислала мне вырезку из газеты с заметкой «Лесновские чтения», где упоминается твой доклад «Лесной моего детства». Мне это было интересно прочесть. Я тоже люблю наш Лесной. Но все воспоминания через боль, слишком много потерь было. До войны в нашем доме особо выдающихся людей не было. Пожалуй, самый «выдающийся» – Освальд Оттович Герниц, преподаватель (профессор? доцент?)Лесотехнической академии. В начале войны он вместе с академией уехал в Йошкар-Олу, где продолжал преподавать. Там и похоронен.

Дом № 55 стоял на этом месте. Памятью тех лет осталась только акация

Мой отец, Брызжев Николай Александрович (1897–1944), тоже был лесотехником. Он окончил Лесную академию. До войны работал ученым секретарем ЦНИИЛХ, который размещался в доме Кайгородова. Потом – в тресте Лесной авиации в Нарьян-Маре. Погиб в 1944 году под Псковом.

И еще, я думаю, стоит упомянуть мою маму, Анну Федоровну Брызжеву. Она была учительницей начальных классов в нашей, 103-й школе (в последние годы: 1947–1962—?). Я помню, что многие родители хотели, чтобы их первоклашки попали именно к моей маме, почему-то. Она была добрым человеком. И, видимо, неплохим учителем. А перед войной она несколько лет работала воспитателем в Детском доме на Болотной улице.

Ну и с Новым годом, и всего доброго тебе.

Наталья.

Совсем недалеко от Наташиного дома, чуть дальше по Ананьевской улице (Ананьевская, д. 20, кв. 1), с самого рождения и до 1948 года жила в деревянном двухэтажном доме Зоя Баскакова. Здесь она пережила всю войну и блокаду. Дом давно снесли, а улица стала теперь частью Светлановского проспекта.

С Зоей я познакомилась в юности и почти сразу же подружилась на всю оставшуюся жизнь. Тогда она уже переехала на 2-й Муринский проспект. Сейчас Зоя Михайловна Кощеева живет на проспекте Мориса Тореза – на нашем бывшем Старо-Парголовском, совсем недалеко от того места, где стоял ее первый дом. Всю жизнь в Лесном! Зоя вырастила двух прекрасных сыновей, есть внуки и даже правнучка. По выходным у нее всегда кто-нибудь из родных. Она отличная хозяйка и любит всех угощать.

Любит цветы и умеет ухаживать за ними. Выращивает их дома на окнах и на балконе, в своем дворе и даже перед спорткомплексом Политехнического института, где работает ее сын.

Г. Кравченко ( слева ) и 3. Баскакова в парке Политехнического института. Фото начала 1950-х гг. Из архива Г.В. Кравченко

До войны на Ананьевском, за домами, ближе к Сосновке, сажали картошку, но к осени сорок первого урожая никто не дождался: уже в августе участок огородили, вырубили часть леса и стали спешно строить военный аэродром. Вскоре улица оказалась фактически в прифронтовой полосе – отсюда прямо в бой на защиту ленинградского неба поднимались наши истребители, а враг постоянно бомбил аэродром.

Зоя рассказывала, что в их доме квартировали летчики и что она видела среди них знаменитого Савушкина [31] Савушкин Александр Петрович (1918–1943) – Герой Советского Союза, летчик-истребитель. В годы Великой Отечественной войны – штурман истребительного авиаполка, гвардии капитан, заместитель командира, а затем командир эскадрильи. Совершил сотни боевых вылетов, сражался в 49 воздушных боях, сбил 15 вражеских самолетов. 17 мая 1943 года погиб при выполнении боевого задания. Похоронен на Мемориальном кладбище летчиков в Сосновке. Звание героя присвоено посмертно. , помнит, как радостно встречали его друзья, слышала, как называли Сашей…

Когда сомкнулось кольцо блокады, Зое еще не исполнилось тринадцати лет, а уже через полгода она осталась совсем одна. Мама и старший брат, вернувшийся с оборонных работ, умерли от голода. Отец пропал без вести на фронте. Нужно было как-то жить самой.