Казимир Малевич - Том 5. Произведения разных лет

Человек, дошедший до мировой воли, перестает быть человеком.

Бог и человек — это две силы, вечно играющие в жмурки.

Человек — это та же вселенная, в нем также живут миллиарды жизней, которые используют его и разрушат, так и человек поступит с тем шариком, на котором живет.

А о загробной жизни я тоже не м<���ог>у Вам совсем ничего ответить, потому что даже не могу ее себе вообразить.

Преображение церкви может возвратить Христа к его первообразу и <���вызвать> оскопление церкви, уничтожение обрядности и нарядности [страшнейшая простота, прямолинейность]; уничтожение всяких орнаментов, всего извилистого, пещерообразных сводов.

Все просто, точно и светло для того, что сам Христос, одежды и слово его извилисты по начертанию, а мысль коротка и проста.

Нет молящихся, но есть слушающие, нет священника и священнодеяния, нет святая святых — есть мудрейший читающий и менее мудрым простую мысль разъяснивший.

Нет молитв, нет постов, нет его царствия, нет пекла и неба, нет Бога и диавола, <���нет того,> о чем говорят и чего ждут.

Пекло-небо проходят среди нас, ибо пекло и небо дело рук наших.

До сих пор на страницах современных мудрецов имя Христово служит развитием и толкованием, им нужно занять место в новой церкви и в дни воскресные поведать.

[Церковь современная] пустая, [Антихристовый] дом, в его [стенах <���облик> Христа искаженный] в силу <���измышлений> досужих мыслителей 2 .

Священнодействие — сплошное рабство, гнусное умаление, уничтожение самого ценного дара, даденного «Богом» мне. Икона как таковая малокультурное и дикое варварство, темное преклонение <���перед> ней умаляет, затемняет нечто духовное того мастера, который через лик приобщил себя к высшему будущему бытию своего духа.

Христос, если бы предвидел, что он будет сделан Богом и что к нему придут миллионы преступников каяться, и что другие молитвою и постом-изнурением достигнут неба того, о котором он сам не знал, пришел <���бы> в ужас. И на высоких каменных горах написал <���бы> запрет.

Христос реален, грубы одежды <���его, он> реален, как колос ржаной, пыль и межа вспаханного поля; подошвы его мозолист<���ы> буграми, <���он> смуглый от лучей. <���Не похож он на те изображения напудренного румянами тела, что видим на иконах> 3 .

Само Евангелие не указывает на ту ажурную церковь, которая построена строителями.

Все, что окружало Христа, было пыльно, грубо, реально, было солнце, поля, колосья и темные лица. Все же, построенно<���е> и живописью созданное, не от мира его, это друго<���е>, ничег<���о> общего не имеющее с Христом, искажение великое той простой идеи, лица [и убранства] одежд.

Вся затея художников увидеть нечто идеальное в проповедях и идеальность воткнуть в лицо приводила к пошлому убранству и искалечиванию лица. И само распятие идеально бонбоньерочно, так мило, слащаво, румяно; и самые страшные затмени<���я> и воскресени<���я> мертвых не делают того ужаса, что было бы достигнуто реальным простым изображением. Всё загримировано изящностью, ловкостью, воплощением своих понятий своей идеальности, целая куча каких-то неестественных комбинаций. А Христа, его лица нет — оно закопано.

Все великие иконописцы как римские, так и византийские в угоду чего-то высшего в Искусстве схоронили самую большую ценность, заслонили <���ее> пошлостью красочных сочетаний, в угоду свету игривому и тени — убили лик реального Христа.

Не помню, какого-то старинного мастера я видел Тайную вечерю, где посредине Христос, сзади окна и <���вокруг> ученики, указывающие руками друг другу. У всех руки над столом в разных поворотах 4 . Представились они мне этикеткой румяной, слащавой, никакого Христа и тех <���евангельских> рыбаков я не видел. Сидели какие<-то> слащавые джентльмены в изящных одеждах, <���за окном> пейзаж фантастический, в котором, может быть, и могли жить люди, но только такие, как в картине.

Может быть, для искусства это нужно, но при чем тут Христос, рыбаки

Самое деление хлеба, ломание руками — надо прочесть эти слова, и уже в них видна реальная святая краска и форма, это не кремово-розовое пирожное, не приятный одеколон ландыш, фиалка. Но в картинах именно фиалка и пирожное, ибо сами руки Христа тоже пирожные идеально красивы<���е>; так было пошло чувство мастера, хотевшего причесать Христа «а-ля Жак» и придать рукам и ногтям Христа вид такой, как <���будто> бы он вышел только что от манекрюра <���маникюриста>; тоже и рыбаки.

Хлеб ломал рыбакам, рыбаки брали <���хлеб такими> руками, которые десятки лет таскали бечевочную сеть, но изображе<���ны эти руки> ради искусства (да искусство ли еще) ложно.

А благодаря неприятию прост<���ых> слов и закрыто все настоящее, и <���так> приправлено под разными соусами своих окрасок, что <���ни> истинного Христа, ни его рыбаков, ни самой церкви не видим.

И те, кто стремится возродить церковь и Христа, должны очистить <���от> этого хлама всё, должны содрать все крышки с Евангелия как мусор и оставить грубо слово простое, чистое как зерно.

Вымыть Христа и <���рыбаков от> грима 5 .

Ломание хлеба было учинено просто руками в силу ли обычая или же это было особенностью Христа (думаю, что ножи были тогда) — Ото было> сделано не очень эстетично, так бы сказали некоторые. Но в самом факте свидетельствуется его простое отношение <���к хлебу,> крестьянское.

<���Слв. нрзб.> в память мою, через хлеб приобщались земле и о<���б> этом должны помнить и быть ближе <���к> земле, быть реальным, ржаным, межою.

Но ломание хлеба в церкви, питье вина — это же ужасная вещь, гадливое что-то, вместо хлеба тело, ужасно пошло, позорно.

Представим себе ясно тот хлеб, который делил Христос, — и хлеб в церкви. Но ведь священники делают эту ужасную операцию едения.

Думая возвеличить Христа, нанесли ему тягчайшее оскорбление, церковь продолжила <���обычай> тех плевков и пощечин, которым<���и> награжден был Христос народом как местью за выход свой из народа.

К. Мал<���евич>

Мы обеспечиваем себе право неотъемлемой собственности жизни и смерти.

И кладем это право в фундамент нашего творчества. Не имея этого права, мы не сможем покрыть крышей строющееся наше здание.

Объявляем, что жизнь и смерть принадлежит нам. Приветствуем Идею Социализма и Революцию, снесш<���ую> уже не один трон Монархов-Самодержцев, уничтожавши<���х> законом сапога лучшие силы народных творцов.