Казимир Малевич - Том 5. Произведения разных лет

Все это указало мне изучение молчаливой живописной структуры. И потому считаю <���нужным> все свои записки и размышления назвать одним заглавием — «Живопись».

В конце своей первой записки я коснулся и научного выяснения реального Мира; <���наука,> чтобы его выявить, начала делать выводы и предположения, а также <���создавать> физические основы опытов, на основании которых выстраивала мир Вселенной.

О<���б> обвинениях современной науки прошлой <���в> невежестве ее, которое реализовало мир <���таким образом:> земл<���я> на воде, а вода на китах, а киты на столбах — тогда когда воду держит атмосфера, атмосферу Солнце, а Солнце Геркулес. Иначе <���говоря>, киты заменены новыми именами,

О Мировом и человеческом разуме, о<���б> их различиях и практичности и целесообразности; о неудаче Мирового разума выстроить Вселенную в одном шаре, который рассыпался по предсказаниям <���показаниями науки и образовал множество планет; о том, что все произошли планеты от одной туманности, подобно тому, что человек произошел от обезьяны.

О том, как Мировый разум как радикальное средство дал распыляющемуся целостному миру принципы тяготения, отрицания и относительности, чтобы они<, распыленные частицы мира,> не исчезли совсем из видимости друг друга.

А принцип относительности дал специально для людей, чтобы они могли различать одно от другого, под чем надо разуметь, что Мировому разуму не удалось построить Мир как подлинность. Последнее <���положение, принцип относительности> было выдвинуто критическим разумом как средство <, чтобы> Люди все же видели какой ни есть мир приблизительный.

Что, действительно, <���может произойти —> если будет уничтожен принцип относительности, то мир исчезнет, он будет вне различий.

В предыдущей записке было видно и то, что Мировый разум, как и критический, в мире фактически не существует, как только в человеке, который и строит мир Вселенной по своим домашним обстоятельствам. Например, конец мира, т. е. жизни, зависит от Солнца, как жизнь комнаты от света, и что если Солнце потухнет, то и жизнь потухнет. Но для Вселенной нет различия, где темно, где светло; как в темном, так и в светлом происходит ее вечная жизнь, ибо для нее нет ни Луны, ни Солнца, так <���как> все это только различия одного итого <���же> вещества.

Смысл первой записки была <���также> мысль о немыслимости выявления ничего в мире, и потому Мир — Ничто, т. е. нет [в нем] тех вещей, и если мы говорим и строим вещи, то их реальность подоб<���на> реальности сна.

И в конце записки было сказано о всей надежде на свет, через который возможно познать мир. Такой свет имеет два различия — солнечный свет, выявляющий вещи, и самый яркий свет <���— свет> знаний.

Через многие века движение Государств разных экономическо харчевых культур все духовные состояния человека были приложимыми к Государству. Всегда все усилия Государства направлялись к духовным силам, чтобы их использовать для своих надобностей. Так Государства приспособляли Религию, так же приспособляли Искусство Художник и священник были подсобными силами в движениях Государств. Также оба обслуживали потребы Государства и Гражданства (общества). Они были средствами, окутывающими вуалью истину. Ни священник, ни художник не были свободны в своем духе, дух свой не могли использовать в самостоятельную форму явления, никто из них не дал явления кроме того, что было заложено в существе известного Государства. Но никто из них даже и не думал, что существует в духе Религии и духе Искусства нечто самостоятельное — художник был уверен, что без Государства, без его идеи, без его существа ничего больше не существует, не замечая того, что он сам находится в рабстве Государственной идеи, что он воспитан не иначе, как в идее последнего, что весь трепет духовной силы есть трепет духа Государства и что перед воспроизведением образа трепещет не его дух существа самого Искусства, а трепещет Государство, видя образ свой в изображении; так же трепещет и общество перед своим образом. До сих пор еще не было такового Государства, которое бы отказалось от услуг Художника, которое бы сказало: «Мне больше не нужно ни портретов, ни памятников, мне не нужно идолов новых святых, мне не нужны ризы Искусства, которые облачали мое Государственное тело, мне не нужна галерея моей идеологии в изображениях. Мне не нужно изобразительных плакатов, возносящих мое достоинство, правду, справедливость и т. д. Истина прекрасна сама по себе».

Художник был Государственным мастером, а так же и мастером в Государствах Религий, он — главный портной-ризоделатель и изображатель всей идеологии как религии, так и Государства и общества, он был воспитанником всех трех и в духе их был крещен. Он один вечный путешественник, таскающийся за телегою экономических харчевых переворотов, он один изобразитель идолов разных эпох, он ставит на площадях новых Богов и пишет, и воспевает <���им> славу. И его за это каждое Государство рано или поздно возведет на пьедестал.

Таким образом Художник создавал художественную культуру тому или иному двору, той или иной идее. Итак, никогда художник не был свободен, не был самоидейным, не выявил никогда сущности самого Искусства, ибо он и Искусство были изобразительными.

Художник изобразительного Искусства — мастер по обработке Божеств, и как только Религия освободится от Бога, которого нужно явить через кисть художника народу, а Государство убедится тоже в этом, что его изображать во славе народу не нужно, то изобразительному Искусству ничего не оста<���н>ется выявлять, <���и> тогда будет видно, что Изобразительное Искусство просто средство пропаганды для темных масс, а, конечно, всякая идея, пропагандировавшая себя, хочет показать товар лицом. Богослужение будет торжественнее в ризах, нежели в рогожах.

Вот почему нужны художники и художественное образование, вот почему нужна Художественная Культура. Художественная Культура не надстройка, а венец Государственного здания, без чего оно никогда не рискнет показать себя в своей голой истине.

Целый обоз поэтов, художников, музыкантов окружали всегда харчевой двор Государства, и в слове, струнах и изображениях славили харчевой его живот; живот Государства под их Искусством переваривал пищу, а лицо, заплывшее жиром, еле улыбалось и фамильярно хлопало по плечу голодную ораву художников.

Но вот настало время — Искусство освободилось от зависимости <���от> идей и стремится стать самоидеей. Новые Искусства уже больше не воспевают Государство, Религию и общество; и не потому ли Государства с ненавистью относятся к последнему <���первым>, не потому ли каждый представитель Государства со злобою угрожает Новому Искусству, что в нем нет никаких признаков его прославления. Оно непонятно, неясно народу. Но не так оно непонятно народу, как непонятно самому Государству. В чем же его непонятность Да в том, что в нем нет ни сияния святых, ни гербов Государства. В какую же форму Искусство перешло, если оно не воспевает ни Бога, ни Государство, ни общество, <���если> оно не служит им Неужели оно перешло в форму самовоспевания Какой позор и паразитство