Казимир Малевич - Том 3. Супрематизм. Мир как беспредметность

От культуры человек ждет тех совершенств, во имя их идет и ждет человек — культура еще неисследованное «во имя». Возможно, что этого «во имя» нет, — тогда культура простое человеческое безумие, пытающееся в будущем довести совершенство до момента абсолютной неделимости. Культура не может осуществить желанного абсолютного слитного, она разрушение прежде всего и неудачный мастер соединять элементы во имя абсолютно неделимого «во имя».

Человек учится маршировать, облачается в разные формы одежды, надевает отличия, поет гимны, потрясает воздух специальными орудиями, наконец, не видя в этом цели, разбивает себе череп, распарывает живот, ломает заводы, мосты, города. Всё совершается на обоснованной логике и научном «историческом опыте». Строя и разрушая, ищет во всех переодеваниях своей подлинности, абсолютной слитности. Но исторический же опыт доказывает, что ни в одном историческом маскараде не было подлинного лица культуры, были только маски. Та же история должна доказать, что нет подлинного лица в культуре и не будет, будет только маскарад. Но человек не верит «историческому опыту», продолжает надевать очки на хвост и <���на>девать новые маски «научнообоснованные». Но маска, какая бы ни была, маской <���и> будет. Каждое Государство совершенствует маски и пугает ими своего соседа во имя абсолютной слитности и укрепляет свою практическую культуру.

Наконец, логически выстроенная культура показалась всем подлинностью, исторические приемы в опыте прошлого были опровергнуты, найдены причины ошибок, и «сегодня» представило в подлинности ожидаемую цель. Но наступило утро, и новый день осветил подлинность, и она оказалась поддельной. Вместо подлинного оказалась маска из папье-маше.

В безумии поднимается человек, приводит в движение всю свою культуру орудий и сокрушает обман, вместе с ней разрывает себя на части и «логически целесообразно утилитарно научно обоснованно» умирает во имя культуры, во имя «будущего подлинного абсолютно неделимого». Причина всему была в' идеализме, мистицизме, философии, спиритизме, в Религии как предрассудке, мешающем видеть подлинное лицо. Выдвигается научный принцип как подлинное средство, выявляющее подлинное лицо человека, но оказывается, что и наука науке рознь, что для того, чтобы достигнуть подлинности, необходимо прежде всего реформировать науку, верить в нереформированную науку все равно, что верить в «Бога», в реформированной науке удается растворить маску лжи и открыть подлинность. В реформу науки вмешивается какая-то новая сила мысли, безусловно, стоящая выше — раз она собирается реформировать «Бога науки». Возникает вопрос, будет ли эта мысль научною, возможно ли реформировать науку наукой, Бога Богом?

Если наука незыблема, тогда она наука, если же она разрушима, <���то> не наука, а простое недомыслие, как и всё. Реформировать недомыслие возможно только через незыблемую подлинность. Будет ли тогда мысль о реформе той подлинностью?

Во всяком случае, мысль о реформе науки должна нести в себе доказательства того, что наука не что иное, как то же папье-маше общей культуры, та же маска и предрассудок.

Но практический реализм говорит, что наука не предрассудок, она нечто такое, что несет незыблемую подлинность, несет те обоснования, на котором общежитие смело может строить свой мир. Наука — подлинный реализм, новая вера, новая религия общежития. Мысль же о реформе науки должна всколыхнуть все общежитие и вновь пересмотреть предлагаемую веру в науку, — действительно ли она подлинная истина, не будет ли она очередным предрассудком, не будет ли в ней только изменяющийся радужный перелив в мыльном пузыре.

Итак, реформа науки не только укрепление ее, но и обвинительный приговор ее несостоятельности.

Культура представляет собой подлинную ценность для общежития. Как видит же оно ее? Как во сне, что исчезает <���при> пробуждении. Подлинность действительной жизни остается сном, сном кошмарным, движущимся через ужасы крови, пушек и удушливых газов, слепительных лучей; во сне человек себя разрывает, готовит кровавые средства самоуничтожения в надежде достигнуть культурной ценности, во сне он напрягает все силы, чтобы достигнуть ее. Всечеловеческое производство, выражающееся в дредноутах, аэропланах, мостах, дорогах, в небоскребах, телескопах, радиотелеграфе и во всех вышках и лифтах всего строительства, — не что другое, как только лестницы, мосты или [вавилонские] башни, через что человек хочет достигнуть подлинную ценность мира.

Смысл строительства исключительно в этом, всё оно представляет собой Вавилонскую башню, собирающуюся достать небо. Развивая свой фундамент выше и выше, <���она> окончилась шпилем, превратилась в ничто. Последний человек, ставший на нем, только поднимет руки вверх и крикнет в отчаянии перед недостижимою ценностью, обрушится в отчаянии вниз со всеми орудиями на свои лестницы и вышки, на все культурные фундаменты, научные обоснования, восхождения, потрясет вс<���е> основ<���ы> законов, обрушит своды своего строительства на себя.

Искалеченный, разорванный на части, но пробуждаясь, вновь собирает свой разбитый череп, складывает мозг свой уже в иной порядок, складывает его так, чтобы в новом его сложении достигнуть ценности, достигнуть ее и обогатиться ею.

Перед человеком вечная стоит ночь, <���через> покрывало которой хочет прозреть и видеть; но так, как он хочет прозреть в ценности предметной, то тем самым ограничивает себя. Чем больше собирает сил овладеть предметом как практической реальностью, тем больше устает тело и дух, ничего нельзя видеть, ничего нет. Жизнь проходит в великих подъемах, силы напрягаются до высоких пределов, и он бросается во мраке за ценностью и тут же распарывает войной себя и всю свою силу в надежде через смерть достигнуть ценности, как бы веруя в то, что через смерть он вскроет череп войной и вновь исправит ошибки мозга, сложит его в новый порядок культуры. В культуре нет пробуждения, она <���о>граничена вся <���границами> ценности, а ценность должна быть предметна, практически реальна, что постигается разумом. Следствие разума — культура, отсюда в разуме нет пробуждения.

На разум полагается все общежитие, и верит в него, и тем самым отодвигает свое пробуждение. Разум ведет не в подлинное, а в представляемое о подлинности и создает в вещах ценность достижения подлинности (условно представляемой). Потому ценность предмета и ценна, что через нее пытается человек достигнуть подлинной реальной ценности. Но так как все представляемое, то и достигнуть подлинного нельзя, как нельзя обратить видение во сне в подлинность.