Роланд Пенроуз - Пикассо

Последним доводом, окончательно повлиявшим на последующие действия Пикассо, явилось поведение его друга, который, несмотря на целебное воздействие средиземноморского солнца, оказался в плену гнетущих его мыслей и даже поговаривал о самоубийстве. Он искал и не находил забвения в засасывающей атмосфере кабачков, и уже ничто не могло оторвать его от рюмки.

К концу недели все надежды на возможный счастливый исход рассеялись. Малага утратила свою прелесть, и воспоминания о былых радостях и увлечениях окончательно стерлись из памяти. Пикассо вновь отправляется в Мадрид. Набросок углем, помещенный позднее в журнале «Перо и кисть», на котором изображены крестьяне, сидящие в кафе и всецело поглощенные музыкой «canto hondo», свидетельствует о том, что даже в течение этого короткого и безрадостного пребывания в родном городе он нашел время для работы. Именно в этом кабачке он оставил Касагемаса, надеясь, что дивные звуки гитары исцелят его и отвлекут от мрачных мыслей. Однако ничто уже не могло спасти его друга, который, находясь во власти безутешного горя, возвратился в Париж и, будучи не в состоянии отогнать от себя преследовавшие его мысли, покончил счеты с жизнью выстрелом в одном из кафе.

Пикассо возвращается в Мадрид уже не учеником, а юношей, который может говорить авторитетно, как художник, побывавший в Париже. В столице он встречает друга из Барселоны Франциско де Ассиса Солера, с которым планирует осуществить литературный проект — издание журнала под названием «Молодое искусство». При этом предполагалось, что Солер будет исполнять обязанности литературного, а Пикассо — художественного редактора. На первой странице излагалось кредо издателей журнала: «„Молодое искусство“ — воплощение искренности». Солер получил в наследство средства от изобретения отцом «электрического пояса», который, как утверждала реклама, излечивал все недуги. Денег из этого источника оказалось достаточно для того, чтобы начать издание художественно-критического журнала, но их не хватило, чтобы продолжить его. В последнем номере, который вышел в июне, было напечатано сопровождаемое рисунком Пикассо объявление о том, что о продолжении издания журнала под новым названием «Мадрид. Заметки об искусстве» будет сообщено дополнительно. К сожалению, из этих планов выпуска нового журнала ничего не вышло. Имевшиеся у молодых издателей деньги к тому времени иссякли, и Пикассо переезжает в Барселону. Оттуда он снова держит путь в Париж. Манач, не получивший в течение нескольких месяцев обещанных картин, шлет ему в Испанию одно письмо за другим.

Одной из основных целей «Молодого искусства» было стремление утвердить в Мадриде модернистское направление, процветавшее в Каталонии. Журнал имел формат, аналогичный изданию Мигеля Утрилло «Перо и кисть», который иллюстрировался его художественным редактором Касасом. Однако изысканные портреты Касаса, которыми восхищались молодые модернисты, казались старомодными по сравнению с работами его молодого соперника. В «Молодом искусстве» печатались материалы на самые разнообразные темы. В нем помещались карикатуры на друзей, сцены на улице и в кафе, модно одетые в меха дамы, цыгане, крестьяне.

Пикассо и его друг поддерживали тесную связь с Каталонией. Журнал публиковал переводы произведений Русинола с каталонского на кастильский язык, объявлял о предстоящих мероприятиях в «Четырех кошках». В целом журнал придерживался радикального направления. Материалы поступали не только из Каталонии, но и от таких писателей, как Мигель Унамуно. На страницах журнала увидело свет письмо Рамона Ревентоса к интеллигенции Мадрида, нигилистические по духу статьи Мартинеса Руиса, призывавшего к отказу от участия в выборах и бросившего в связи с этим лозунг: «Долой закон!» Журнал провозгласил бунт нового поколения, которое гордилось своим идеализмом и склонностью к насилию.

Пять вышедших в Мадриде номеров журнала были полны рисунков его художественного редактора. Наброски, которыми он заполнял альбом в Париже осенью 1900 года и к которым он постоянно добавлял новые, украшали почти каждую страницу. В них все еще чувствовалось влияние Стейнлена и Тулуз-Лотрека.

В этот же период он создает два автопортрета углем. На обоих полотнах его худое лицо, свидетельствующее о переживаемом безденежье, обрамляют длинные непричесанные волосы; руки глубоко засунуты в карманы, а грустные глаза устремлены на зрителя.

Впечатление, которое произвел Пикассо силой своего таланта и характером во время первого приезда в Барселону, не было забыто. После возвращения художника из Парижа Сабартес писал: «Он провел несколько дней в тиши своего дома. Он никогда не упускал возможности чем-нибудь шокировать нас и своих каталонских друзей, которые слушали его, разинув рты. Он прогуливался по Рамблас, много говорил и без конца строил планы. Перед нами, подобно фейерверку, вспыхивали самые необыкновенные образы, превосходившие все то, что было способно породить наше воображение».

Во время этого бурного пребывания в Барселоне редакторы «Пера и кисти» организовали выставку в «Сала Перес», просторной галерее, знакомившей зрителей, как правило, с художниками модернистских направлений. Все выставленные в ней произведения Пикассо представляли собой рисунки пастелью, большинство которых было привезено из Парижа и Мадрида. В следующем месяце, в июне, Мигель Утрилло, покровитель молодого поколения художников, опубликовал в журнале «Перо и кисть» восторженную статью о Пикассо под псевдонимом «Пинсель». Статья сопровождалась портретом художника, написанным Рамоном Касасом, который, по словам Утрилло, точно передал характер своего молодого коллеги. «Широкополая крестьянская шляпа, выгоревшая под безжалостным солнцем Монмартра, — писал Утрилло. — Быстрые глаза южанина, который умеет держать себя в руках. Вся его внешность подтолкнула французских друзей окрестить Пикассо „Маленьким Гойей“». Далее редактор «Пера и кисти» с одобрением отозвался о забвении молодым художником отживших традиций испанской школы живописи и уроков барселонской Школы изящных искусств. «Искусство Пикассо молодо, — продолжал Утрилло. — Оно — творение его пытливого духа, который осуждает мягкотелость нынешнего молодого поколения и обнаруживает красоту даже в уродстве, воспроизводимом им с беспристрастностью художника, творящего потому, что он видит, а не потому, что обучен этому». Завершив оценку творчества Пикассо в мадридский период, Утрилло заканчивает статью следующими словами: «Париж, критикуемый за лихорадочный ритм жизни, снова манит художника, но не стремлением завоевать его, а страстным желанием кое-чему научиться в городе, где искусство сверкает белее яркими красками». В момент появления статьи Пикассо уже возвратился в Париж, где для него началась новая эпоха.