Роланд Пенроуз - Пикассо

Весной 1906 года Пикассо удивил Гертруду Стайн просьбой позировать ему. К тому времени они уже стали близкими друзьями. Внешне Гертруда, сама того не подозревая, выглядела экстравагантной: ее угловатая массивная фигура, ничем не примечательные черты и интеллигентное выражение лица в сочетании с грубоватым мужским голосом свидетельствовали о твердом характере. Предложение Пикассо выглядело странным, поскольку в тот период он вообще не нуждался в натурщиках. Изображаемые на портретах артисты цирка жили неподалеку, но он никогда не приглашал их к себе в студию для позирования. Эта «эксцентричность» выделяла его среди других художников. Кое-кто в шутку обвинял его в создании безработицы среди натурщиков.

Когда же Пикассо прибегал к услугам натурщиков, он обычно предъявлял к ним слишком жесткие требования. Гертруда вспоминала, что во время создания ее портрета ей пришлось провести у него в студии не менее восьмидесяти сеансов. «Пикассо сидел близко к холсту, стоявшему на очень маленьком мольберте, и был словно приколот к своему стулу. Он размешал коричневую и серую краски и приступил к работе». Фернанда занимала гостью выразительным чтением вслух рассказов Лафонтена.

Хотя Гертруде понравилась появлявшаяся на холсте схожесть с ней, созданное не удовлетворяло Пикассо. Поэтому работа продвигалась очень медленно. Однажды совершенно неожиданно Пикассо полностью закрасил голову Гертруды. «Когда я гляжу на вас, ваш образ ускользает от меня», — раздраженно сказал он. Прекратив работу над портретом, он уехал в Испанию. Портрет так и остался временно незавершенным. Поездка на родину летом 1906 года продолжалась несколько месяцев. По возвращении в Париж осенью Пикассо по памяти воссоздал голову этой известной хозяйки парижского салона и представил законченный портрет на суд Гертруды. Она с благодарностью приняла его, заявив, что он ей нравится. Друзья, пораженные суровостью похожего на маску лица, отозвались о портрете очень критично. Пикассо заявил: «Все считают, что на картине она совсем не похожа на себя. Пустяки! В конце концов она станет такой, какой я ее изобразил». Гертруда Стайн сохраняла этот портрет у себя до конца жизни и в завещании передала его музею «Метрополитен» в Нью-Йорке. Как бы в подтверждение его слов к тому времени все уже восхищались поразительным сходством Стайн с ее портретом. Эта картина — пример необыкновенно тонкого восприятия художником объекта, когда сила воображения позволила ему гораздо глубже проникнуть в изображаемый предмет, находясь от него на удалении, нежели когда он оставался перед глазами.

С наступлением лета 1906 года Пикассо почувствовал неодолимое желание совершить поездку в Испанию. Оно не давало ему покоя, несмотря на то, что Париж становился для него незаменимым. Друзья и признание, которое пришло к нему со стороны коллекционеров, сделали его жизнь во французской столице не только более интересной, но и обеспеченной. Но он все же не располагал большими средствами. При появлении денег он тут же тратил их на необходимые для работы художника материалы, еду, а также оплату экстравагантных покупок Фернанды. Однако материальные заботы постепенно исчезли, и как-то после более выгодной, чем обычно, продажи картин у него появилась возможность приобрести билеты до Барселоны для себя и Фернанды.

Пикассо продолжал ощущать неразрывную связь с Испанией. После пересечения границы он превращался в другого человека. Фернанда вспоминала, что в Париже «он чувствовал себя неловко, смущенно, будучи подавлен окружением, которое он не мог считать своим». В Испании же он становился «веселым, менее застенчивым, более остроумным и оживленным, более уверенным и спокойным, чувствовал себя полностью раскованным, излучал счастье и так не походил на себя самого».

Они потратили много времени на обязательные визиты к родителям и друзьям в Барселоне, прежде чем отправились в отдаленную деревушку на южных склонах Пиренеев. Здесь среди крестьян, общением с которыми он дорожил, живя на ферме у Паллареса, Пикассо ощущал себя словно дома. Он получал наслаждение от всего и за умеренную плату мог позволить себе просторное помещение для жилья и уединение, в которых так нуждался во время работы. Французские пейзажи не шли ни в какое сравнение с диким и суровым видом Каталонии. Земля во Франции пахла грибами, утверждал он, в то время как ему нужен был нежный, сладковатый запах тмина, розмарина, кипарисов и прогорклого оливкового масла.

Фернанда и Пикассо выбрали для отдыха Гозол, деревушку, расположенную неподалеку от французской границы, куда можно было добраться только на мулах. Центральную часть деревушки занимала пустынная площадь, служившая рынком. Ее окружал десяток домов из камня, отливавшего золотистым цветом, — следствие воздействия солнца, ветра и снега. Над полыхавшими алым цветом садами возвышалась заснеженная вершина горы Кади, с которой маленькие облака, словно кораблики, уплывали в сверкающую синеву неба Фернанда вспоминала о благотворном воздействии, которое оказало на внутреннее состояние и здоровье Пикассо пребывание в этой отдаленной очаровательной деревушке; о его прогулках по лесам с контрабандистами, об их долгих рассказах о стычках с полицией, которым так внимал Пикассо. Понимание между ними и взаимное уважение возникали естественно и быстро.

Жизнь в Гозоле пришлось неожиданно прервать. По словам Фернанды, в деревне вспыхнул тиф, и Пикассо, всегда проявлявший беспокойство при появлении сообщений о болезнях, настоял на безотлагательном пересечении гор на мулах и переезде во Францию, где санитарные условия были лучше.

Но до отъезда из деревни Пикассо, несмотря на частые вылазки в горы, создал поразительное количество картин. Как всегда, их объектом были люди, окружавшие его предметы, пейзажи. Наброски полны домов с угловатыми формами и маленькими незастекленными окнами, женщин-крестьянок с длинными прямыми носами, в косынках, покрывающих их головы, стариков с обветренными лицами. Среди зарисовок много портретов Фернанды, спокойная красота которой выписана с непередаваемой нежностью. Пикассо создает в этот период также полотна с фигурами нагих женщин, в которых, несмотря на классическую манеру исполнения, ощущается чувственность. Мягкий цвет гор обволакивает их грациозные тела. Эти полотна, созданные осенью, воскрешают радостную гамму летних цветов. Но в них вновь и вновь обнаруживается настойчивое стремление подчеркивать форму и прибегать к искажению линий, что свидетельствовало о не дававших ему покоя терзаниях, которым, казалось, не должно было быть места в отдаленной горной деревушке.