Максим Дубаев - Рерих

Вы разрушили тюрьму воспитания.

Вы уничтожили семью лицемерия.

Вы сожгли войско рабов.

Вы раздавили пауков наживы.

Вы закрыли ворота ночных притонов.

Вы избавили землю от предателей денежных.

Вы признали, что религия есть учение всеобъемлемости материи.

Вы признали ничтожность личной собственности.

Вы угадали эволюцию Общины.

Вы указали на значение познания.

Вы преклонились перед красотою.

Вы принесли детям всю мощь Космоса.

Вы открыли окна дворцов.

Вы увидели неотложность построения новых домов Общего Блага!

Мы остановили восстание в Индии, когда оно было преждевременным, также признали своевременность Вашего движения и посылаем Вам всю нашу помощь, утверждая Единение Азии!

Знаем, многие построения совершатся в 28–31–36 годах.

Привет Вам, ищущим Общего Блага! Дано в Бурхан Булате

1925 год».

Г. В. Чичерин проявил неподдельный интерес к словам Н. К. Рериха и просил всех оказывать содействие этому странному «полубуддисту-полукоммунисту». Предложение наладить связь с тибетскими иерархами, пусть даже посредством русского эмигранта, выступавшего некогда против советской власти, было заманчивым, и Г. В. Чичерин принял его без колебаний.

Кого же представлял Николай Константинович, когда с официальным визитом отправился в Министерство иностранных дел? Сторонников бежавшего из Лхасы Таши-ламы или другие силы?

Япония в 1926 году уже понимала, что значит благосклонность тибетских иерархов. В Токио давно обратили внимание на Таши-ламу, бежавшего из Тибета и не схваченного благодаря постоянным переездам по территории от Пекина до Внутренней Монголии. В сентябре 1926 года в Нагасаки японскими властями, при участии Таши-ламы, был проведен съезд. С этого момента любые передвижения Таши-ламы по Востоку вызывали международный резонанс и привлекали пристальное внимание всего мира, в том числе и Москвы. Полномочный представитель СССР в Монголии П. Н. Никифоров в одном из секретных донесений в Москву передавал свою беседу с представителем Далай-ламы в Улан-Баторе. Он писал, что по информации из Тибета, в Пекине Таши-ламе (Панчен-ламе) чинят препятствия, и что, может быть, советскому правительству «пора вмешаться, в смысле содействия возвращению Панчен-ламы в Тибет, и если нужно, то помочь бежать из Китая» [301].

План П. Н. Никифорова получил одобрение у наркома иностранных дел Г. В. Чичерина. Участие Н. К. Рериха в организации переговоров с Таши-ламой тщательно скрывалось. П. Н. Никифоров, ничего не зная о посланиях, врученных Н. К. Рерихом Советскому правительству, в декабре 1926 года из Улан-Батора писал в одном из донесений:

«В Монголии, в настоящее время в Улан-Баторе, появился известный художник, путешественник Николай Константинович Рерих, который в августе направляется в Тибет. Этот Рерих настойчиво ставит вопрос о необходимости возвращения Богдо [Таши-ламы] в Тибет, приводя теологические обоснования. Я полагаю, что Рерих на кого-то работает, а может быть, даже хочет установить наше отношение к этому вопросу» [302].

Николай Константинович получил временное разрешение на пребывание в столице, при этом ему категорически запретили посещение Ленинграда:

«Гр. Рериху, с семьей едущему в Америку по транзитной визе, разрешено временное пребывание в городе Москве на срок 14 дней до 29 июня 1926 г. без права выезда в другие города и местности Союза ССР. 15 июня 1926 г. № 6-р г. Москва» [303].

Целую неделю Николай Константинович вместе с приехавшим к нему из Ленинграда братом Борисом ходил по всевозможным инстанциям, оформляя документы для получения концессий на разработку месторождений в Алтайском крае. Н. К. Константинович хотел добиться регистрации, в соответствии с советскими законами, корпорации «Белуха» для разработки месторождений.

Вскоре у Н. К. Рериха состоялись встречи с руководством ОГПУ и Концессионного комитета, а потом с начальником горного отдела Главного экономического управления ВСНХ В. М. Свердловым, он побывал дома у жены Л. Д. Троцкого, возглавлявшего тогда концессионный комитет, у наркома иностранных дел Г. В. Чичерина, у наркома просвещения А. В. Луначарского, у Л. Б. Каменева и даже у Н. К. Крупской. Стоило только назвать имя Николая Рериха, и все двери открывались. Пока Николай Константинович ходил на деловые встречи, Юрий вместе с матерью, Зинаидой и Морисом Лихтманами посещали московские музеи. Составлял им компанию и приехавший вместе с ними в Москву тибетский лама. После 20 июня, когда в одной из газет появилась маленькая заметка о том, что в Москву приехал известный художник, гостиницу стали осаждать и старые знакомые, и просто любопытные.

7 июля выяснилось, что для отправки в Америку собранных в экспедиции предметов искусства необходимо специальное разрешение музейного отдела ЦК. Такое же разрешение требовалось и на вывоз картин самого Н. К. Рериха. Весь следующий день с раннего утра Морис Лихтман с Николаем Константиновичем ходили по инстанциям, собирая необходимые документы. Но все эти хлопоты не помешали Рерихам увидеться со старыми друзьями: К. С. Станиславским, А. В. Щусевым, А. А. Бахрушиным, И. Э. Грабарем.

Но не все встречи были так приятны для Николая Константиновича. «Красная газета» опубликовала интервью с А. Бенуа, в нем он пересказал практически все сплетни о Н. К. Рерихе. Позже, в январе 1927 года, Николай Константинович писал в Америку:

«Даже А. Н. Бенуа был введен в заблуждение и сообщил парижские сплетни о Тибете и о папском проклятии. Когда, по беседе Бенуа, я был в Лхасе, именно тогда я проезжал Москву. А один старый чудак в Ленинграде так размахался, что при упоминании моего имени кричал: — „К черту Гималаи“. Забавно».

Несколько раз в своих «Листах дневника» Н. К Рерих с обидой вспоминал это злополучное интервью, которое могло тогда изменить благосклонное отношение советских властей.

«Третий раз Бенуа вредительствовал в 1926 году в Москве, где мы оба были одновременно. Он знал, что его газетная клевета могла быть вредною, и тем не менее он давал в газеты облыжные измышления» [304].

«Не однажды Бенуа давал обо мне необоснованные, вредительские сообщения. Когда летом 1926 года Бенуа и мы были на Родине, он ухитрился дать в московских газетах измышленное известие о том, что Папа меня проклял. Спрашивается, к чему такое сочинительство?» [305]

Неудачно сложилась и судьба картин из серии «Майтрея», переданных наркому просвещения А. В. Луначарскому. Восемь картин нарком вначале принял с радостью, но вот определить их в какой-либо музей не смог, так как художественная комиссия посчитала их некоммунистическими и несколько декадентскими.

В письмах Николай Константинович неоднократно спрашивал Игоря Грабаря о судьбе этих картин. Но Игорь Эммануилович долго не мог рассказать ему правду, и только после выхода в свет в 1937 году своей «Автомонографии», где были такие строки: «Рерих предложил в дар советским музеям целую сюиту своих монгольских картин, но их отклонили», — он решился сообщить Н. К. Рериху, что картины, переданные им Луначарскому, так и не были определены в государственный музей, а после долгих споров отданы А. М. Горькому, на даче которого они и висели до самой его смерти. Николай Константинович с некоторой досадой записал в дневник: