Максим Дубаев - Рерих

«В апреле 1927 года Британская миссия в Москве сообщила, что Рерих прибыл в советскую столицу в конце 1926 года, затем отправился в Ленинград на два или три месяца, и там в научных кругах с ним обращались как с важным лицом. Миссия также доложила, что она не располагает сведениями, каким образом Рерихи преодолели трудности, связанные с гражданством, но установила, что он добился благосклонности Советов и, возможно, стал советским гражданином. Сообщалось, что из Ленинграда он уехал в Монголию, а затем в Ургу».

А через год агент английской разведки писал из Москвы: «Я сообщил, что профессор Рерих прибыл в Москву осенью прошлого года, вскоре после отъезда из Урумчи. Он вошел в контакт с единомышленниками в Москве, а затем проследовал в Ленинград на два или три месяца, где в научных кругах с ним обращались, как с лицом явно важным. Я не имею информации о том, встретил ли он какие-либо трудности, связанные с его гражданством, но мне сообщают, что он проявляет симпатии к Советам, и не исключено, что он стал советским гражданином» [312].

Но Николай Константинович становиться советским гражданином не собирался. Еще в Урумчи он уговорил консула А. Е. Быстрова сделать вид, что вторая телеграмма, присланная наркомом иностранных дел Чичериным, о необходимости принятия Рерихом советского гражданства, пришла в посольство якобы уже после того, как экспедиция покинула Синьцзян. А. Е. Быстров, рискуя многим, даже ценой своей жизни, выполнил просьбу мастера, поскольку стал поклонником философского творчества Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерихов.

Рерихи покидали Москву спешно, в день похорон Ф. Э. Дзержинского, скоропостижно скончавшегося после очередного заседания пленума ЦК партии.

Прочитаем дневник Зинаиды Лихтман, написанный, для конспирации, на английском языке:

«22 июля 1926 года… похороны и толпы людей, музыка, пушечные залпы, все выдающиеся личности проходят мимо — мы стоим на балконе [гостиницы „Метрополь“]. Очень нервничаем, что можем опоздать к поезду; наконец подъехали три автомобиля, и мы, среди огромных толп людей, военных со знаменами, громкой музыки, удостаиваемся самых удивительных, необычных проводов. Люди дружелюбны, очень заинтересованы, наблюдают за нами, приветствуют нас, посылают приветствия далеким друзьям в Америке. Участники похоронной процессии на нашем пути великодушно расступаются, как по волшебству, даже почтительно, давая нам проехать. Незабываемый день, великий отъезд. Е. И. вспомнила виденный ею сон: их пятеро, идущих сквозь толпы, музыка, солдаты в синих фуражках, знамена, — и ей было сказано, что это в Москве» [313].

Солдаты в синих фуражках могли прийти и за ними, если бы они вовремя не покинули Москву.

26 июля 1926 года поезд с участниками Первой Американской Центрально-Азиатской экспедиции прибыл из Москвы в Новониколаевск (Новосибирск). Оттуда все отправились по Оби в город Бийск, с пересадкой в Барнауле. Пароход опаздывал на целые сутки, и пришлось задержаться в Барнауле. Николай Константинович за это время успел встретиться с местными художниками и со своим бывшим учеником А. Н. Борисовым, который вел в городе студию.

30 июля начался второй этап экспедиции. Предстояло пройти многие километры по Горному Алтаю, чтобы оказаться вблизи знаменитой горы Белуха. В этом путешествии принимал участие тибетский лама Лобзанг, сопровождавший Николая Константиновича от самого Леха. Зинаида Григорьевна Лихтман называла его Геген.

У Рерихов был еще один спутник, который прошел вместе со всеми большую часть экспедиционного маршрута — старший караванщик, молодой ладакец Рамзана Кошаль, но он неожиданно решил покинуть лагерь.

«Рамзана ушел в Ладак, — сокрушался Николай Константинович, — не вынес северных низин.

— Или уйду, или умру.

Конечно, вся жизнь ладакцев проходит на высотах не ниже двенадцати тысяч футов. Жаль Рамзану. Спокойно оставляли на ладакцев охрану всех вещей. А ойротские ямщики на ладакцев не похожи» [314].

8 августа Н. К. Рерих завел разговор о Г. Д. Гребенщикове и о издательстве «Алатас». К этому времени было выпущено около десяти книг, среди них: три тома эпопеи «Чураевы» и «Былина о Микуле Буяновиче» Г. Гребенщикова, «Николины притчи — Звенигород Окликанный» А. Ремизова, «Пути Благословения» Н. Рериха и «Чаша Востока» — письма Махатм в переводе Е. И. Рерих. Уже готовились к изданию очередные тома эпопеи Г. Гребенщикова «Чураевы», книги К. Бальмонта — «Голубая подкова. Стихи о Сибири», А. Ремизова — «Клятвенный камень».

Многочисленные хвалебные отзывы прессы о книгах «Алатаса» сделали издательство известным в Америке и Европе.

Целый день Рерихи обсуждали разные неприятности, связанные с «Алатасом» и Г. Д. Гребенщиковым. Несмотря на авторитет, издательство было убыточным. Стало ясно, что в Европе, в Америке и в России невозможно было сколько-нибудь выгодно продать книги.

Именно это и привело в дальнейшем к тому, что по особому соглашению, подписанному 17 марта 1927 года между корпорацией «Алатас» и Г. Д. Гребенщиковым, издательство перешло в его личное ведение и было перенесено из Нью-Йорка в русско-американскую старообрядческую общину «Чураевка».

Теперь путешествуя по Алтаю, Н. К. Рерих не раз вспоминал Гребенщикова.

«Поповцы, беспоповцы, стригуны, прыгуны, поморцы, нетовцы (ничего не признающие, но считающие себя „по старой вере“), — писал в дневнике Николай Константинович. — Сколько непонятных толков. А к Забайкалью среди семейских, т. е. староверов, ссылавшихся в Сибирь целыми семьями, еще причисляются и темноверцы, и калашники. Темноверцы — каждый имеет свою закрытую створками икону и молится ей один. Если бы кто-то помолился на ту же икону, то она сделается оскверненной и негодной. Еще страннее калашники. Они молятся на икону через круглое отверстие в калаче. Много чего слышали, но такого темноверия не приходилось ни видать, ни читать. В лето 1926 года! Тут же и хлысты, и пашковцы, и штундисты, и молокане. И к ним уже стучится поворотливый католический падре. Среди зеленых и синих холмов, среди таежных зарослей не видать всех измышлений. По бороде и по низкой повязке не поймете, что везет с собою грязно одетый встречник» [315].

Николай Рерих теперь понимал, с какими трудностями может встретиться организованная для разработки полезных ископаемых американская корпорация «Белуха» в Горном Алтае. 14 августа в Верхнем Уймоне Н. К. Рерих натолкнулся на караван другой экспедиции, также занимавшейся разведкой полезных ископаемых. Руководил ею советский инженер-геолог Падуров, который рассказал, что ленинградские ученые намерены организовать в следующем году более масштабную экспедицию в эти места. Рериху надо было спешить, но где взять людей? Проводник по пути показывал заброшенные шахты, заводы. Под ногами находили золото и каменный уголь — край был действительно богатым. Из Верхнего Уймона Николай Рерих посылал письма в Москву наркому Г. В. Чичерину и в Горно-Алтайск председателю облисполкома Алагызову. Он надеялся, что советские чиновники поддержат его идею культурного строительства в Алтайском крае. Но, по мнению партии, «полубуддист» Н. К. Рерих, да к тому же и американец, не должен был заниматься просветительской деятельностью в советском Алтае.