Иегуди Менухин - Странствия

Диане неловко было предложить мне поселиться в самом Лондоне, ее любимом городе; потому наш выбор пал на Швейцарию — из-за ее чистоты, школ, здорового климата и положения в центре Европы. В переселении был и финансовый резон, так как в те времена американские граждане не должны были платить налоги с доходов, полученных за пределами Соединенных Штатов. Случилось так, что контракты на записи были заключены у меня с Лондоном — отнюдь не по моей инициативе, а потому, что за много лет до того, во время кризиса 1929 года, американская звукозаписывающая компания “Виктор” переложила связанные со мной финансовые обязательства на своего более надежного английского партнера HMV, предшественника нынешнего EMI. Другие американские артисты после кризиса восстановили свои контракты, а я не стал и мог теперь воспользоваться освобождением от налогов. Эта удача позволила нам приобрести дом в Лондоне и шале в Гштаде — покупки, которые в другое время были бы нам не по карману. Поначалу мы жили в арендованном доме в Гштаде, пока в 1958 году Бернард Беренсон не убедил нас приехать к нему во Флоренцию. Итальянская интерлюдия оказалась одним из самых прекрасных периодов в нашей жизни. Как и многие другие прекрасные моменты, она приключилась с нами довольно неожиданно.

Мы давно мечтали встретиться с “королем-узурпатором” Флоренции, и когда это произошло, между нами завязалась дружба — особенно теплые отношения сложились у ББ с Дианой, что находило выражение в регулярном (дважды в месяц) обмене письмами. Говорят, что высокомерие и тщеславие ББ многих раздражали и настраивали против него. Я же, будучи музыкантом, не соперничал с ним, а как еврей испытывал уважение к его возрасту и опыту. Будь он моложе, наши отношения были бы, вероятно, совсем иными, и, подозреваю, я не долго пользовался бы его гостеприимством (если воспользовался бы им вообще). Но в тех обстоятельствах он был для меня олицетворением щедрости и житейской мудрости, в известной степени достойной подражания.

Один-два раза в год мы с Дианой приезжали к нему ночным поездом из Швейцарии и гостили дня по два. Во время одного из таких визитов он предложил нам пожить в “Виллино”, очаровательном деревенском доме напротив виллы “И Татти”, где располагался он сам. Я знал, что мы в конце концов вернемся в Швейцарию и что, вероятно, впоследствии обоснуемся в Лондоне, но такие решения требуют времени, а оно тогда еще не пришло. Так что мы приняли приглашение.

Подобно моей матери, я люблю Италию, и мне приятно находиться среди прямодушных и простых итальянцев. Вспоминается эпизод, когда мы с семьей впервые поехали в Рим. Мама купила на базаре хурму — мое любимое лакомство. Но ей показалось, что торговец положил в сумку не обещанную дюжину плодов, а меньше. Она попросила пересчитать — естественно, их оказалось одиннадцать. Но почему продавец хотел обмануть ее? Объяснение прозвучало обезоруживающе: “Но, сударыня, ведь это так просто!” Большое достоинство итальянцев в том, что они не строят никаких теорий. После войны доброжелатели ломали головы над тем, как “перевоспитать” немцев. Ибо содеянное ими было осознанным результатом теории, системы, муштры, доктрины. Но никто не говорил о переучивании итальянцев, а в действительности они сами могли бы научить нас многому: принимать происходящее с юмором, смотреть на человеческую комедию сквозь призму театра, отдавая себе отчет в том, что грань между реальностью и сценой трудноопределима.

Беренсон был любителем пеших прогулок. С ним мы бродили по холмам. Нет мест более привлекательных для пешехода, нежели тропки в лесах над Флоренцией, где природа сохранила удивительную первозданность (впрочем, как и повсюду в горах Италии). Несмотря на довольно плотную заселенность, страна исхитрилась оставить нетронутой дикую полосу гор и лесов на всем своем протяжении — как бы в противовес предельной цивилизованности итальянского общества, которое именно из этих природных ресурсов черпает здоровье, силу, мужество и непосредственность. Оттуда же в города поставляются прекрасные продукты; и прилавки флорентийских рынков завалены нежными свежими фруктами, овощами, дичью и ягнятиной. Между прочим, чем ближе к востоку, тем моложе животные, которых подают к столу; на Ближнем Востоке даже с нерожденного ягненка сдирают шкуру. Не заходя столь далеко в приверженности к детоубийству, Италия тем не менее предлагает отведать плодов нежной юности — молочных ягнят, молодого горошка, едва завязавшейся дикой спаржи.

Наконец нам пришло время покинуть Италию. В начале 1959 года мы поселились в Хайгейте, старинной зеленой деревушке на территории Лондона — ныне она со всех сторон окружена разрастающейся столицей и перерезана автострадами. Расположенная на холме, над тесной массой города она до сих пор сохраняет свою компактность и индивидуальность.

Казалось, все обстоятельства сошлись для того, чтобы привести нас в Лондон. Для Дианы Англия была родиной, детям она давала возможность получить образование, мне же — с самых первых впечатлений тридцатилетней давности — она казалась страной, где лучше всего жить. Англия предоставляла больше всего возможностей для удовлетворения моих внемузыкальных интересов; ибо в отличие от вертикально структурированных обществ, вроде Соединенных Штатов и, в особенности, Советского Союза, Англия в социальном отношении “горизонтальна” — вам открыты самые разные профессиональные круги на самых разных уровнях. К примеру, вы — скрипач, вы добились признания; это принесет вам знакомства с учеными, социологами, художниками, крупными промышленниками, актерами, политиками. В то время как в Соединенных Штатах люди, достигшие вершин в той или иной области, объединены по профессиональному принципу.

И высокооплачиваемый физик (или историк, или скрипач) взобравшийся на свою вершину, вынужден кричать человеку, который расположился на другой, если хочет быть услышанным. В России — тем более. Встав на выбранную профессиональную колею, вы катитесь лишь по ней, даже если в одном доме с вами живут представители иных профессий. Вы почти не видитесь с ними, ездите в отпуск всегда на один и тот же курорт, защищенный от случайного столкновения с кем-либо, кто имеет отличный от вас опыт. Кажется, во времена СССР только у диссидентов все в жизни было перемешано.

Диана смотрит на мир глазами художника. Любую проблему, связанную с пропорциями, цветом, вообще со зрительными образами, она решает немедленно и безошибочно. Она рисует, знает и любит живопись и прикладное искусство, дружит с художниками. Никто в мире не одевается так элегантно и продуманно, как она. Она может выглядеть, словно на ней наряд от парижского кутюрье; но на самом деле она скорее всего соединила находку, купленную в Нью-Йорке, с ее идеальным дополнением, найденным где-нибудь на распродаже в австралийском Мельбурне. Ибо Диана обращает необходимость во благо и занимается покупками во время путешествий. Ведя скитальческую жизнь, она всегда записывает, какие вещи соответствуют каждому климату в то или иное время года, и я уверен, что если бы гастроли вдруг забросили нас куда-нибудь на Ангкор-Ват или Попокатепетль, Диана выходила бы из своей палатки одетой с иголочки.