Иегуди Менухин - Странствия

Раз уж мы вырвались из концертной сутолоки, Диана соблазнила меня отправиться дальше, в Мачу-Пикчу — древний город инков, чьи поглощенные джунглями руины были обнаружены в начале нашего столетия. Возможно, сегодня в Мачу-Пикчу стоит киоск с открытками и отель “Хилтон” с танцующими девушками (с тех пор я там не бывал). Но в 1949 году от туриста требовалась некоторая отвага, чтобы вообще добраться туда. Из Куско путь (около ста миль) лежал круто вниз через долину, а потом круто вверх еще одну или две мили. Первую стадию, спуск, мы преодолели в автомобиле, у которого шины были заменены железными ободами, чтобы ехать по рельсам. Пассажир этого передового транспортного средства рисковал переломать себе все кости от тряски и навеки лишиться дара речи, ненароком откусив себе язык. От того, чтобы вывалиться из невероятной колесницы, нас спасло единственное обстоятельство: наша группа из шести пассажиров набилась в машину так тесно, что никто не мог даже пошевелиться — кроме нас здесь сидела компания из четырех молодых чилийцев, которым любые неурядицы давали повод для веселья, и водитель. После четырех столь замечательно проведенных часов мы высадились в долине, в живописной деревушке, состоящей из двадцати глинобитных хижин. На краю деревни начинались джунгли, заросшие орхидеями, бегониями и прочей растительностью не известных мне видов.

Мы планировали, что в деревне нас будет ожидать упряжка мулов, чтобы довезти в Мачу-Пикчу. Но эта договоренность расстроилась, и мы оказались предоставлены сами себе. Уверенные в том, что река должна течь с вершины горы, мы решили карабкаться вдоль ее русла. В сгущающихся сумерках началось восхождение. Поначалу мы распевали песни и болтали, затем шли молча, тяжело дыша, смертельно усталые. Мне кажется, это было самое тяжелое физическое испытание в моей жизни. Мачу-Пикчу делает лишь одну уступку посетителям: там есть постоялый двор, предлагающий спартанский комфорт, — дощатые деревянные кровати, наполненные песком матрасы и грубые одеяла. После тягот пути это показалось истинным блаженством. Когда на следующее утро взошло солнце, мы вышли на гору: вокруг простирались руины Мачу-Пикчу — прекрасное таинственное свидетельство исчезнувшей цивилизации.

Ради такой награды надо испытать страдания, надо, чтобы хорошенько поработали собственные ноги и легкие. Красоту легко недооценить, если для встречи с ней требуется лишь сесть в машину или включить телевизор. Человечество (не только на индустриальном Западе) потеряло способность приспосабливаться к природе. Исчезает чудесная человеческая гибкость, позволявшая людям создавать семьи и целые культуры в Арктике и в пустыне, в джунглях Амазонки и на вершинах Анд. Вместо этого возникает “стерилизованная” жизнь в скорлупе — с кондиционерами, регулируемым отоплением, стерилизованной едой, стерилизованной информацией и даже стерилизованной религией — с церквями, проповедями и священными книгами (коммунистическими, христианскими и прочими). Почти ничего не доходит до нас непосредственно, и мы превращаемся в какие-то убогие, безымянные и безликие существа.

Однако Перу в 1949 году оставалось пройти еще немалый путь, чтобы достигнуть такого стерилизованного единообразия. По возвращении в Куско нас ожидало не слишком приятное событие. Некий человек узнал нас и, вопреки моим протестам, уговорил меня дать концерт — он сослался на то, что мой отказ нанесет смертельную обиду городу и его жителям. Концерт был назначен на вечер. Приехав в зал, я с некоторым удивлением обнаружил, что фортепиано (маленькое пианино) стоит распотрошенное: механика лежала на полу, и кто-то деловито ковырялся в стоящем каркасе. Должно быть, на моем лице отразились обуревавшие меня чувства. “Он его настраивает, — прозвучал успокоительный ответ, — на нем уже пять лет никто не играл”. О последующем концерте в сопровождении более-менее настроенного фортепиано мы лучше умолчим. Но одну вещь я вспоминаю с искренним уважением: на протяжении всей запоздалой настройки и впоследствии на концерте публика демонстрировала лишь терпение и благодарность. Разумеется, такие мелкие затруднения следует воспринимать с юмором.

Из Перу мы поехали в Эквадор играть в Гуаякиле. Тут между мной и публикой встали препятствия другого рода. В отеле нас с Дианой встретил очаровательный господин со своей женой — устроители концерта. Они приехали за нами, чтобы отвезти в зал, и проводили вниз по лестнице на улицу. Но здесь нас атаковали со всех сторон какие-то летучие существа. Ретировавшись обратно в отель, мы спросили, что бы это могло быть. Дама, извиняясь, объяснила: “Сейчас время лета саранчи, надо бежать к машине”, что мы и сделали, низко наклонив головы и не обращая внимания на все атаки с воздуха. На самом деле это была не саранча, а совершенно безобидные большие кузнечики. Единственное причиняемое ими неудобство состояло в их необычайном количестве и глупой привычке лететь куда попало, не глядя, со всего размаху наталкиваясь на препятствия. Закрыв окна машины, мы благополучно добрались до зала и сделали другой рывок — в артистическую. Однако полдюжины кузнечиков ухитрились проникнуть туда вместе с нами. Каждый слушатель, должно быть, подобным же образом провел в зал свою порцию насекомых, которые весьма оживили концерт, стремительно прыгая и врезаясь на полной скорости в людей и мебель. Но никакие препятствия не могли смутить меня — даже тогда, когда в самом начале концерта я положил скрипку на плечо, поднял смычок, уже полностью сконцентрировался на музыке и вдруг обнаружил, что на меня мило смотрит кузнечик, удобно устроившийся на струнах.

Наш следующий ангажемент был в Маракайбо (Венесуэла), после чего мы должны были ехать в Каракас, а оттуда домой — в Соединенные Штаты. Снова, как и в Куско, меня уговорили дать концерт сверх графика — на этот раз в Барранкилье, в Колумбии. Я сообщил моему концертному агенту Квесаде, что приеду в Каракас не в субботу вечером, как планировалось, а к обеду на следующий день. Потом мы поехали в Барранкилью, концерт прошел отлично, мы переночевали и в воскресенье вылетели в Каракас. Квесада встретил нас в аэропорту. Диана вежливо выразила надежду, что изменение наших планов не доставило ему беспокойства. “Ничуть, — ответил он. — Но, к сожалению, концерт должен состояться прямо сейчас”. Мы встретили эту новость с ужасом, смятением и извинениями, но невозмутимость Квесады показала всю неуместность подобных эмоций. “Я сказал всем, и они придут сегодня вечером”, — весело пообещал он. И они действительно пришли. Испанское толкование слова mañana (завтра), несомненно, имеет свой резон.