Генрих Волков - Тебя, как первую любовь (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)

Тут глубоко прав Гоголь, который, говоря о Пушкине как о национальном поэте, пояснял: "Он при самом начале своем уже был национален, потому что истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. Поэт даже может быть и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят они сами"31.

Но в чем же эта "национальная стихия" русского взгляда на вещи выражается? В чем его особенности? Сам Пушкин об этом сказал мимоходом так: "Некто справедливо заметил, что простодушие... есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться..."

И веселое лукавство ума, и насмешливость, и живописный способ выражаться чудесным образом отразились, засверкали, заискрились в пушкинской поэзии.

Какое очарование ей придает эта лукавая насмешливость! Поэт словно все время слегка подтрунивает и над собой, и над своими чувствами и переживаниями, и над своими героями. Посмеивается, но добродушно, незлобиво, будто хитровато улыбается одними глазами. Он иронизирует, но чаще всего над самим собой. Эта милая самоирония придает пушкинской поэзии характер особой откровенности, доверительности и интимности, когда исчезает барьер между автором и читателем. И читатель, узнавая, что герой "Онегина" "такой же добрый малый, как вы, да я, как целый свет", воспринимает повествование как рассказ и о нем и о его близких знакомых: на страницах романа читатель встречает Вяземского, Дельвига, Чаадаева, Шаховского, Истомину, Семенову, Баратынского. И он, читатель, охотно следует за веселым авторским рассказом "доброго малого", охотно посмеивается вместе с ним и над родней, и над собой тоже.

Роман в стихах и начинается с шутливого пародирования одной из басен Крылова. И, читая "Мой дядя самых честных правил...", современник Пушкина вспоминал крыловское: "Осел был самых честных правил..."

Как метко изображает поэт нравы и быт светского общества, его обычаи, психологию, взгляды, его предрассудки, "привычки милой старины".

Вот описывает он альбомьд уездных и светских барышень, в которые должно, по обычаю, вписывать комплименты хозяйке, и замечает:

И шевелится эпиграмма

Во глубине моей души,

А мадригалы им пиши!

Его ирония становится язвительной, когда поэт рисует светское общество или московских обывателей, которые одни никогда не меняются:

Но в них не видно перемены;

Все в них на старый образец:

У тетушки княжны Елены

Вот тот же тюлевый чепец;

Все белится Лукерья Львовна,

Все то же лжет Любовь Петровна,

Иван Петрович так же глуп,

Семен Петрович так же скуп,

У Пелагеи Николаевы

Все тот же друг мосье Финмуш,

И тот же шпиц, и тот же муж;

А он, все клуба член исправный,

Все так же смирен, так же глух

И так же ест и пьет за двух.

От главы к главе пушкинский юмор мужает, обретает все более и более тона сатирические, что в полной мере должно было бы обнаружиться в последней, десятой главе "Онегина", уничтоженной поэтом. Но и по сохранившимся отрывкам видно, что Пушкин владел "бичом Ювенала"

столь же прекрасно, как и даром проникновенного лирика. Здесь, в десятой главе, поэт хотел воплотить свое давнишнее желание, выраженное им в известных строчках:

О муза пламенной сатиры!

Приди на мой призывный клич!

Не нужно мне гремящей лиры,

Вручи мне Ювеналов бич!

Не подражателям холодным,

Не переводчикам голодным,

Не безответным рифмачам,

Готовлю язвы эпиграмм!

О, сколько лиц бесстыдно-бледных,

О, сколько лбов широко-медных!

Готовы от меня принять

Неизгладимую печать!

Легкий, ненавязчивый юмор Пушкина, словно смягченный до полутонов, зоркая, смекалистая насмешливость человека бывалого, тертого и перетертого жизнью, но сохранившего ясный, незамутненный, широкий взгляд на вещи, способность как добродушно посмеиваться и над собой и над обстоятельствами, так и возвыситься до гневного обличения - все эти черты личности поэта и черты его поэзии еще ждут своего исследователя, и без уяснения их невозможно понять и народности пушкинской поэзии.

Как все же описать небывалость пушкинского стиха? Достанет ли для этого слов? "Неистовый Виссарион" нашел такие слова: "...он нежен, сладостен, мягок, как ропот волны, тягуч и густ, как смола, ярок, как молния, прозрачен и чист, как кристалл, душист и благовонен, как весна, крепок и могуч, как удар меча в руке богатыря. В нем и обольстительная, невыразимая прелесть и грация, в нем ослепительный блеск и кроткая влажность, в нем все богатство мелодии и гармонии языка и рифмы, в нем вся нега, все упоение творческой мечты, поэтического выражения. Если 6 мы хотели охарактеризовать стих Пушкина одним словом, мы сказали бы, что это по превосходству поэтический, художественный, артистический стих, - и этим разгадали бы тайну пафоса всей поэзии Пушкина..."31 Принято говорить о гармоничности пушкинской поэзии. В самом деле, его стихам присуща уравновешенность настроений, просветленность, примиряющая противоположное, непримиримое, казалось бы. И если поэт начинает описывать мучительное состояние неразделенной любви, то заканчивает так:

Вот страсть, которой я сгораю!..

Я вяну, гибну в цвете лет,

Но исцелиться не желаю...

Сентиментальные поэтические жалобы вдруг окрашиваются шаловливой улыбкой самоиронии, и стих становится очаровательной миниатюрой. Как в послании "Друзьям":

Богами вам еще даны

Златые дни, златые ночи,

И томных дев устремлены

На вас внимательные очи.

Играйте, пойте, о друзья!

Утратьте вечер скоротечный;

И вашей радости беспечной

Сквозь слезы улыбнуся я.

Поэт меланхолически наблюдает за веселящимися товарищами, думая о бренности сущего, о скоротечности жизни, и заканчивает "сквозь слезы улыбнуся я". Эта улыбка сквозь слезы, усмешка сквозь грусть постоянно проявляется в пушкинской поэзии. И поэтому часто к ней применяют слова:

солнечная, лучезарная, жизнерадостная, исполненная чувства меры.

А Белинский даже сказал - елейная. И более того, по его мнению, она кроткая, созерцательная, страдающая от диссонансов, но примиряющая их, признающая их неизбежность. И не видящая "идеала лучшей действительности и веры в возможность его осуществления".

Вот, оказывается, до чего гармония и чувство меры доводят!

Неосторожное суждение это потом на разные лады повторялось многократно. Пушкинской "гармонией и мерой" критики потом нередко укоряли и меряли других поэтов.