Генрих Волков - Тебя, как первую любовь (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)

"Царь должен не властвовать только, - писал он, - а властвовать благодетельно: его мудрость как человеческая, имеет нужду в пособии других людей и тем превосходнее в глазах народа, чем мудрее советники им выбираемые... Царь должен опасаться не мудрых, а коварных или бессмысленных советников". Значит, все доброе, как и плохое, в государстве - от царя, от его мудрости.

Рабство, рассуждал Карамзин, конечно, позорная вещь. Но оно не устраняется мятежами и революциями. Свободу должно прежде всего завоевать в своем сердце, сделать ее нравственным состоянием души. Лишь тогда может быть благодательно и реальное освобождение крестьян от рабства, освобождение "по манию царя".

Откровенно верноподданнический, охранительный дух карамзинской "Истории..." не мог не вызвать протеста и раздражения у оппозиционно настроенной молодежи, в кругу которой вращался Пушкин. Поэт выразил это отношение злой и точной эпиграммой на своего учителя:

В его "Истории" изящность, простота

Доказывают нам, без всякого пристрастья,

Необходимость самовластья

И прелести кнута.

Пушкин, конечно же, попал в цель. Но этой эпиграммой далеко не исчерпывалось его отношение к "Истории..." Карамзина. Многое в рассуждениях историка было близко Пушкину, многое он разделял. Многое затем долгие годы обдумывал. Шел многолетний мысленный диалог с "первым историком России".

Пушкину становилось все яснее и яснее, что, несмотря на реакционную тенденцию некоторых выводов, труд Карамзина - явление грандиозное, плод ума могучего, светлого, проникнутого любовью к родине, что им наложен отпечаток на всю духовную жизнь России, что можно соглашаться или не соглашаться с историком, но нельзя недооценивать значение его научного подвига во славу России.

Именно Карамзин "заразил" юного поэта любовью к русской истории, стремлением понять ее истоки и глубинные процессы, чтобы постигнуть настоящее и будущее России. Пушкин отныне и навсегда "заболел" историей. И "болезнь" эта с годами все прогрессировала.

Пожалуй, впервые свой взгляд на причины трагических событий в истории Пушкин с юношеской категоричностью и запальчивостью высказал в оде "Вольность". Известные обстоятельства создания этой оды стоит напомнить.

В последние лицейские годы и особенно сразу после окончания Лицея Пушкин постоянно - в окружении пылких молодых умов, настроенных весьма решительно против абсолютизма и крепостничества. Среди них немало будущих декабристов или людей, им сочувствующих: Чаадаев, Вяземский, Лунин, Якушкин, Катенин, Глинка, братья Тургеневы. Разговоры идут острые, речи произносятся нередко бунтарские.

Среди этих молодых людей - Александр Пушкин. Он после выхода из Лицея особенно сблизился с Николаем Тургеневым, часто бывает у него.

Это тот самый Тургенев, о котором поэт впоследствии вспоминал в "Евгении Онегине", рисуя первые сходки будущих декабристов:

Одну Россию в мире видя,

Преследуя свой идеал,

Хромой Тургенев им внимал

И, плети рабства ненавидя,

Предвидел в сей толпе дворян

Освободителей крестьян.

Николай Тургенев - воспитанник Геттингена, англоман, человек широкого государственного ума - занимал в то время видный пост в департаменте, был на виду у самого императора, и тот, отдавая ему должное, считал, что только Николай Тургенев мог бы заменить могущественного тогда либерального советника царя М. Сперанского.

Одна огненная страсть владела Николаем Тургеневым - ненависть к крепостничеству, об этом он неустанно и горячо говорил, где только можно.

Он считал, что глупо мечтать о политической свободе, о парламенте, пока не уничтожено крепостное право: "Непозволительно мечтать о политической свободе там, где миллионы несчастных не знают даже простой человеческой свободы"34.

Один из доносов обращал внимание Александра I на Николая Тургенева, одного из организаторов преддекабристского "Союза благоденствия": он "ни мало не скрывает своих правил, гордится названием якобинца, грезит гильотиною и, не имея ничего святого, готов всем пожертвовать в надежде выиграть все при перевороте. Его-то наставлениями и побуждениями многим молодым людям вселен пагубный образ мыслей"33.

"Хромой Тургенев" присматривался к юному поэту, замечал, как восторженно загорались его глаза, едва разговор переходил на "опасные темы", подначивал: "Все ахи да охи, молодой человек, в ваших стихах. Не стыдно ли вам оплакивать самого себя и несчастную свою любовь, когда Россия стонет от Петербурга до Камчатки".

В то же время брат Николая Сергей записывал в своем дневнике: "Мне опять пишут о Пушкине, как о развертывающемся таланте. Ах, да поспешат ему вдохнуть либеральность, и вместо оплакиваний самого себя пусть первая его песнь будет: Свобода"6.

Пожелание исполнилось менее чем через месяц. Ода "Вольность" была написана прямо вслед вот за таким душещипательным, но мастерским стихом:

Не спрашивай, зачем душой остылой

Я разлюбил веселую любовь

И никого не называю милой

Кто раз любил, уж не полюбит вновь;

Кто счастье знал, уж не узнает счастья.

На краткий миг блаженство нам дано:

От юности, от нег и сладострастья

Останется уныние одно...

И вслед за этим - пламенный, трибунный стих "Вольности".

Дело было так. У Николая Тургенева собрались молодые вольнодумцы. Речь зашла о Павле I, кто-то подвел Пушкина к окну, показал на Михайловский замок, расположенный напротив, - последнюю резиденцию Павла, где он был убит с молчаливого соизволения своего сына Александра:

- Тиран и народ. Задушенный душитель вольности. Вот тема для поэта!

Пушкин вскочил на большой стол у окна, растянулся на нем (он любил писать лежа) и тут же, глядя на мрачный дворец, написал большую часть знаменитой оды. На следующий день он принес ее Тургеневым оконченную и переписанную набело.

Ода произвела действие взрывчатое; спокойно читать ее было невозможно, каждая строка разила, жгла, влекла на бой, клеймила позором:

Питомцы ветреной Судьбы...

Тираны мира! трепещите!

А вы мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

Никогда еще после Радищева поэтический стих на Руси не звучал так набатно, так обличительно, гражданственно:

Увы! куда ни брошу взор

Везде бичи, везде железы,

Законов гибельный позор,

Неволи немощные слезы;

Везде неправедная Власть

В сгущенной мгле предрассуждений

Воссела - Рабства грозный Гений

И Славы роковая страсть.

Поэт обращается к истории Франции и России, чтобы понять истоки тирании. Они там, по мнению поэта, где нарушаются принципы сочетания "вольности святой" с законами "естественного права и равенства", где закон необязателен для владык и для народа.