Владимир Петров - Исаак Левитан

В 1879 году житейские тяготы Левитана усугубились: он был вынужден покинуть Москву — после покушения на Александра II, совершенного народовольцем Соловьевым, царская администрация начала выселение евреев из «первопрестольной». Некоторое время Исаак жил с семьей сестры в подмосковной дачной местности Салтыковской, откуда ему из-за крайней бедности приходилось ходить в училище пешком, а затем переехал в Останкино, также лежавшее за чертой города. Но несмотря ни на что, он вдохновенно работал, сумев показать на ученической выставке 1880 года картину Осенний день. Сокольники (1879).

Эта проникновенная работа стала свидетельством усвоения Левитаном поэтических традиций и достижений русского и европейского пейзажа и своеобразия его лирического дара. При том, что сходные изображения усыпанной осенними листьями аллеи встречаются в творчестве Федора Васильева, Алексея Саврасова и Павла Брюллова, а «оживление» паркового пейзажа одинокой женской фигурой у Левитана, видимо, было связано и с впечатлениями от демонстрировавшихся на передвижной выставке 1879 года картин Поленова Бабушкин сад и Заросший пруд, работа отличается органичностью. В ней чисто и совершенно звучат уже специфически левитановские интонации и достигнута, пожалуй, небывалая для отечественной живописи мера единства этюдной непосредственности и «картинной» поэтической содержательности пейзажа.

Запечатлев усыпанную опавшими листьями аллею старого парка, по которой тихо идет изящная молодая женщина в черном (ее Левитану помог написать товарищ по училищу Николай Чехов, брат писателя), художник наполнил картину элегически-печальными чувствами осеннего увядания и человеческого одиночества. Картина вызывает ассоциации с лирикой осени в русской поэзии, которую знал и любил Левитан и в которой в подобных состояниях природы виделись то «грустный взгляд» (Иван Тургенев), то «та кроткая улыбка увяданья, / что в существе разумном мы зовем / Божественной стыдливостью страданья» (Федор Тютчев). Плавно изгибающаяся аллея, обрамляющие ее тонкие пожелтевшие клены и темные высокие хвойные деревья, влажная дымка воздуха — все в картине «участвует» в создании проникновенного и целостного «музыкального» образного строя. Замечательно написаны плывущие по пасмурному небу серые облака (отныне «лирика неба», как говорил композитор Борис Асафьев, стала одним из неповторимых достоинств левитановской живописи. «Прочитывается» в Осеннем дне влияние и Василия Поленова, и французского живописца барбизонской школы Камиля Коро, одного из любимейших художников Левитана (Коровин вспоминал, как Левитан в юности стремился, по его выражению, «тушевать, как Коро»).

Сохранился и совсем маленький, но драгоценный по живописи этюд к этой картине — Осенние листья. Со сосредоточенностью благоговейного священнодействия, нежными и тихими касаниями кисти переданы в нем красота опавших листьев, переливы их золотистых, опаловых, почти лиловых и лимонно-желтых красок.

Картина Осенний день. Сокольники была замечена зрителями и получила, пожалуй, высшую из возможных в то время оценку — была приобретена Павлом Третьяковым, чутким любителем пейзажной живописи, выше всего ставившим в ней не «красоты», но душу, единство поэзии и правды.

Успех картины Осенний день. Сокольники придал Левитану уверенность в силах и на некоторое время облегчил его материальное положение. Но условия его жизни еще долго оставались тяжелыми. Не имея постоянного местожительства, Левитан ютился в дешевых гостиничных номерах (о чем шутливо вспоминал, как об «английском» периоде своего творчества — по названию меблированных комнат «Англия»), много рисовал для тех же иллюстрированных еженедельников, где печатались рассказы Антона Чехова — тогда еще «Антоши Чехонте» и «Человека без селезенки». Но и в обстоятельствах, которые, казалось бы, могли направить Левитана по пути наименьшего сопротивления, он избежал участи многих одаренных художников, которые, как это случилось и с его братом Адольфом, оказались втянутыми в «текучку», опустились до рыночного трафарета. Чуждый «халтуре» и отнюдь не удовлетворенный уровнем своего мастерства, Левитан в начале 1880-х годов продолжал углубленное изучение природы и основ искусства, стремясь приблизиться к идеалу, выраженному в его любимом стихотворении Евгения Баратынского На смерть Гете :

Публицист Д. Пругавин, живший рядом с Левитаном в «Англии», вспоминал о необыкновенной трудоспособности художника, который вел жизнь очень уединенную и «с раннего утра и до сумерек изо дня в день работал, не выпуская кисти из рук». Во многих, прежде всего графических, работах начала 1880-х годов он с «шишкинской» скрупулезностью фиксировал подробности пейзажа, прослеживал рисунок древесной коры, формы листьев различных растений. Но и в наиболее детальных, «аналитически-исследовательских» рисунках ощущается присущая художнику поэтичность, мягкость, ласковость взгляда на природу. Все детали подчинены чувству целого — уяснению «мелодики» природы, тех элементов и законов строения растений, в которых выражается общая «идея жизни» — рост, стремление ввысь, к солнцу. Это изучение законов живой жизни природы, «мимики» и «жестикуляции» растений и стало основой способности Левитана с годами все более лаконично, но не допуская «насилия» над природой, выражать «основную мысль» (слова художника) волнующих его ландшафтов.

Левитан много читал, в том числе русскую поэтическую лирику, изучал достижения лучших русских и западных пейзажистов. Так, специально для того, чтобы прочитать монографию о Камиле Коро, работы которого он не раз копировал, Исаак выучил французский язык. Очень важным оказалось для него общение с Василием Дмитриевичем Поленовым, в 1882 году возглавившим пейзажный класс в училище, где уже не преподавали ни умерший в том же году Перов, ни больной и не поладивший с начальством Саврасов.