Франсуа Бедарида - Черчилль

Тем не менее снежный ком вопросов и сомнений нарастал. Как-то, допоздна засидевшись с премьер-министром на борту «Королевы Мэри», лорд Маунтбеттен записал в своем дневнике: «Мое впечатление от встречи с Великим старцем: он сильно постарел» [382] Дневник лорда Маунтбеттена, запись от 31 декабря 1951 г.: см. Мартин Гилберт, восьмой том «официальной биографии», 1945—1965, с. 673. . Черчилль знал, о чем шепчутся у него за спиной, а именно о том, что он стал намного ниже ростом, что в мирное время он не годился для исполнения обязанностей премьер-министра. Иными словами, лучше бы он доверил управление страной человеку более молодому. Все это выводило Черчилля из себя. По правде говоря, мало кто из консерваторов отваживался открыто говорить с ним об этом или даже намекать ему на отставку. Другие трусливо ждали, что премьер-министра вот-вот хватит какой-нибудь удар.

Лишь у его зятя Кристофера Сомса достало мужества и любви быть с ним одновременно искренним и осторожным. Впрочем, в окружении премьер-министра именно Сомс занимал отныне центральное место, тем более что Черчилль перенес на него отцовскую любовь, которой никогда не выказывал к Рандольфу — слишком часто они с сыном ссорились и не понимали друг друга. Пожалуй, Роберт Бусби, один из ближайших товарищей Черчилля, наиболее беспристрастно отозвался о его деятельности на посту премьер-министра с 1951 по 1955 год. «После войны, — объяснил он, — Черчилль раз или два поразил всех своей проницательностью [вероятно, Бусби намекает на Фултон и Цюрих], но он совершил ошибку, вновь став премьер-министром. Он перепутал преходящий гражданский долг и вечную славу, ведь он не мог снова подняться на вершину, которой уже достиг однажды» [383] Лорд Бусби, «The End of an Era», A Selection of Broadcasts Given in Memory of Winston Churchill, London, BBC, 1965 г., с. 105. .

Если обратиться к исторической последовательности событий, то начало спору положил врач Черчилля, лорд Моран. Сразу после смерти своего пациента он опубликовал собственные «Мемуары», где утверждал, что на протяжении нескольких последних лет физическое состояние Черчилля никуда не годилось, что он был не в состоянии надлежащим образом исполнять обязанности главы государства. Признание доктора Морана вызвало ожесточенную полемику, поскольку семья и друзья покойного сразу же опротестовали заявление человека, который никогда не принадлежал к числу поклонников Черчилля и которого погоня за наживой заставила нарушить профессиональную тайну. В чем не приходится сомневаться, так это в том, что в период с 1951 по 1955 год Черчиллю так и не удалось вновь стать бесспорным лидером правительства, как во время войны. Однако несмотря на инсульт, поразивший Черчилля в 1953 году, было бы нелепо и неправильно представлять его одряхлевшим лидером минувших дней или даже «маразматиком», как некоторые осмеливались утверждать. Генри Пеллинг справедливо заметил, что пока Черчилль был хозяином резиденции на Даунинг стрит, именно он, вне всякого сомнения, «приводил в движение правительство» и именно «его тщательно продуманные речи определяли политический курс» [384] См. Генри Пеллинг, Churchill's Peacetime Ministry 1951—1955, London, Macmillan, 1997 г., с. 183. .

Лебединой песней Черчилля стало его продолжительное выступление в палате общин 1 марта 1955 года, за несколько дней до отставки. Премьер-министр доказал, что его ораторскому мастерству не страшны ни возраст, ни болезни. В заключение своей речи корифей британской политики воскликнул, обращаясь к растроганной и восхищенной аудитории: «Быть может, наступит день, когда восторжествуют терпимость и любовь к ближнему, справедливость и свобода, — тогда страждущие ныне поколения обретут покой, преодолев и избавившись от всех несчастий, омрачающих наше существование. А до тех пор не сдавайтесь, не поддавайтесь унынию и никогда не отчаивайтесь!» [385] См. Winston Churchill: his Complete Speeches 1897—1963, том восьмой, с. 8633.

В британской внешней политике — излюбленной области приложения сил премьер-министра — в период с 1951 по 1955 год преобладали три основные стратегические задачи. Первая была связана с упорным, неуемным желанием Черчилля пробудить к жизни англо-американский союз. Вторая касалась процесса деколонизации и судьбы Империи. И, наконец, третьей задачей, которой, наряду с обороной Европы и перевооружением Германии, Черчилль уделял все больше внимания, было ослабление напряженности в отношениях с Восточной Европой.

Что касается «особых отношений» с Соединенными Штатами, занимавших центральное место в политическом кредо Черчилля (в чем мы уже не раз имели возможность убедиться), то премьер-министр счел политику лейбористов в этой области порочной. Поэтому он вознамерился исправить положение и добиться потепления в отношениях двух стран. О предпочтении Черчилля свидетельствует следующий факт: не прошло и двух месяцев после его прихода к власти, как он уже отправился в Вашингтон на переговоры с президентом Трумэном, состоявшиеся в январе 1952 года. Спустя ровно год британский премьер снова поспешил в американскую столицу — побеседовать с вновь избранным генералом Эйзенхауэром. В конце того же 1953 года состоялась трехсторонняя встреча на Бермудских островах, в которой участвовали Великобритания, Соединенные Штаты и Франция. Наконец, летом 1954 года Черчилль вновь совершил путешествие за океан. Всякий раз, пытаясь склонить собеседника на свою сторону, он делал ставку на силу своего обаяния и дар убеждения, однако при этом упускал из виду, что соотношение сил сильно изменилось со времен антигитлеровской коалиции. Вот почему, несмотря на то, что его всегда принимали очень тепло и с большим почтением, результаты этих визитов были практически равны нулю.

В то время американские официальные лица, по правде говоря, почти не доверяли англичанам. В Вашингтоне опасались, как бы коварные британцы под видом «особых отношений» не использовали Соединенные Штаты в интересах Британии. Встреча Черчилля с Трумэном в январе 1952 года отнюдь не была успешной, достичь взаимопонимания двум лидерам так и не удалось. Американский президент совершенно не переносил юмора и напыщенного красноречия своего собеседника. Британскому же премьер-министру пришлось сказать скрепя сердце, что «особые отношения» Британии и США стали как никогда прочными, влившись в многосторонние отношения внутри Североатлантического союза. Впрочем, сверившись с информацией, собранной его сотрудниками, Трумэн стал очень осторожно относиться к многочисленным уловкам и подвохам, скрытым в речи гостя [386] См. Раймонд Э. Сэллэгэн, Churchill: Retreat from Empire, Tunbridge Wells, Costello, 1964 г., с. 260—261. .

Черчилль надеялся, что с Эйзенхауэром будет проще договориться, учитывая то обстоятельство, что они были старинными приятелями еще с военных времен. Однако вскоре премьер-министра постигло разочарование: разногласий становилось все больше, тем более что ему пришлось иметь дело не только с президентом, но и с непреклонным, словно фанатичный пастор, Джоном Фостером Даллесом, который был совершенно равнодушен к «великой стратегии» дальновидного Черчилля. К тому же британский гость сильно недолюбливал Даллеса и даже придумал злую шутку про него: « Dull, Duller, Dulles » [387] Тупой, отупляющий, Даллес (англ.). В конце концов в беседе со своим секретарем Колвиллом Черчилль назвал Эйзенхауэра «тупым, бесхребетным» [388] См. Джон Колвилл, TheFringesofPower, том второй, 1941—1945, с. 333 (описание событий 24 июля 1953 г.). типом. Тем не менее пришлось признать очевидное: чувствительности британского премьер-министра не было места в жестких условиях реальной политики. Что же касается конференции на Бермудских островах, на которую так надеялся Черчилль, но открытие которой не раз откладывалось по вине французской стороны и в целесообразность которой не верили ни Эйзенхауэр, ни государственный департамент Соединенных Штатов, то она не принесла никаких существенных результатов, и по ее завершении все стороны остались при своем мнении.