Альфред Тирпиц - Воспоминания

Даже неудачное для нас морское сражение не смогло бы принести значительного ухудшения наших шансов на будущее. Можно было почти с уверенностью рассчитывать на то, что англичане понесут такие же потери, как и мы. Для нашего флота ничего не могло быть хуже бездействия.

Чтобы оправдать это бездействие, в то время выдумали и стали распространять басню о неполноценности германских кораблей; это один из самых печальных и роковых примеров клеветы во всей истории Германии.

Канцлер стремился выдать за подлинную причину мировой войны нашу «флотскую политику» предвоенных лет, хотя в 1896 и 1905 годах, когда Германия совсем или почти не имела флота, Англия держалась по отношению к нам гораздо более вызывающе, чем в июле 1914 года, когда мы уже выстроили флот, отказавшись пожертвовать им в 1911– 1912 годах. Но если уж вину хотели свалить на меня и на флотскую политику, то от этой политики никак невозможно было отделить особу кайзера. Без него она вообще не была бы возможна. Бетман рассчитывал купить дружбу и мир с Англией ценою решительного отказа от флотской политики, то есть на самом деле отказом от тех сильных позиций, которыми мы располагали по отношению к Англии. В качестве руководителя морской войны кайзер должен был бы оказать противодействие этому безумию. Но когда стали распространять слухи о том, что флот остается в бездействии вследствие его неполноценности и недоброкачественности материальной части, то виновным оказался я, а кайзер был оправдан в глазах народа по обвинению в неиспользовании морского оружия.

Расхождения в политических взглядах между партией канцлера и мною породили целый поток подозрений против материальной части флота, абсурдность которых была доказана только испытанием у Скагеррака. Однако к этому времени кайзера уже успели укрепить в его отказе от использования флота, а энергия самого флота была парализована. Если бы кайзер послушался иных советов и последовал влечению собственной души, Германия не лежала бы теперь в развалинах.

Нас победил традиционный, хотя и не проверенный в наше время, морской престиж Англии. Он вселил в сердца наших руководителей боязнь пустить в дело флот, когда для этого еще было время. Так-то вместе с отказом от применения лучшего и чуть ли не единственного оружия, которым мы располагали против Англии, и началась печальная игра упущенных возможностей.

Когда вследствие этого, а также вследствие вступления Италии в войну и невыполнения гинденбургского плана кампании 1915 года померкла надежда на заключение сепаратного мира с Россией, который дал бы возможность развязать узел, небо еще раз послало Германии средство спасения в виде подводной войны, к развертыванию которой можно было приступить еще в начале 1916 года. В одной из последующих глав я расскажу историю той бестолковщины, вследствие которой это последнее решающее средство не было применено в определившем исход войны 1916 году, что и погубило нашу будущность. В начале 1916 года мы были уже недостаточно сильны (ибо время работало против нас), чтобы сносить дальнейшее постепенное истощение наших сил и падение нашего престижа.

В это время я подал в отставку, ибо наши руководители не учитывали наших возможностей и не желали действовать в соответствии с серьезностью создавшегося положения.

Во главу угла встала экономическая война, а сухопутный театр войны превратился во второстепенный, несмотря на огромное напряжение сил, которого потребовали от армии сражения, дававшиеся нами в целях обороны. Даже великие вожди, ставшие в 1916 году во главе нашей славной армии и вдохнувшие в нее новые силы, располагали в то время лишь ограниченными возможностями для развертывания войны. Наступил момент, когда по примеру Семилетней войны сепаратный мир с царем окончательно сделался для нас вопросом жизни и смерти. Мы его упустили.

Осенью 1914 года я имел случай беседовать с некоторыми русскими, дружественно расположенными к Германии, и на основании этих бесед и других признаков считаю, что возможность заключения мира существовала. Конечно, я не мог и теперь не могу в точности представить себе, на каких условиях мог быть заключен подобный мир. Однако в качестве основы для успешных переговоров можно было взять следующее: нам следовало пойти на уступки в сербском вопросе, признать десять пунктов ультиматума, принятых царем в 1914 году, передать остальные два пункта на арбитраж, так что в общем Россия достигла бы успеха без поражения Австрии. Чтобы оградить Восточную Пруссию от повторения испытанного ею нашествия, мы могли бы пртребовать передвижки нашей границы до линии Нарева, а взамен предложить России соответствующую часть Восточной Галиции, за что Австрия могла в случае надобности получить достаточную компенсацию в Новобазарском санджаке и в Албании. Мы выхлопотали бы России право свободного прохода ее кораблей через Дарданеллы, а если бы она согласилась заключить с нами союз, предоставили бы ей один остров в Эгейском море. От Багдадской железной дороги мы бы отказались или допустили русских к участию в управлении ею. Мы предоставили бы русским Персию и взяли бы на себя их долги Франции. Если бы России удалось помирить нас с Японией, ей можно было бы предложить еще более благоприятные условия. Что касается Константинополя, то русские должны были понять, что мы не могли допустить падения Турции. Однако нам следовало бы обещать им постепенно изменить нашу политику в отношении Турции, можно было также позаботиться о персональном вознаграждении великих князей и других лиц.

Австрию можно было склонить к принятию таких условий, а в этом случае Италия также была бы вынуждена пойти на соглашение.

Японцам можно было предложить возвратить Циндао Китаю; мы сохранили бы за собой аренду этого пункта, оставив его неукрепленным и предоставив там японцам равные права с немцами. За это мы уплатили бы Японии известную сумму в качестве компенсации за военные расходы и предложили бы ей союз, который обязывал бы нас прийти ей на помощь в случае если бы одновременно с неевропейской державой на нее напала и европейская, а Японию обязывал бы помочь нам, в случае если бы одновременно с европейской державой на нас напала и неевропейская. Все это лишь приблизительно показывает, на какой почве можно было попытаться прийти к соглашению с Россией и Японией. При этом основной для нас оставалась бы, несомненно, антианглийская ориентация нашей общей политики. Русско-японское сближение 1916 года давало основу для этого последнего великого союза, направленного против англо-саксов.

Начать в этом деле следовало с личной беседы с царем. Будь я на месте какого-нибудь лица, пользовавшегося доверием царя, я сказал бы ему: Ваше величество категорически заверили меня в том, что не желали войны с Германской империей. Я считаю величайшим несчастьем положение, при котором немцы и русские взаимно ослабляют друг друга; если этому не будет положен конец, будущее развитие обоих народов и троны Гогенцоллернов и Романовых окажутся под угрозой. Я слышал, что ваше величество уверены в том, что я ставлю превыше всего дружбу с Россией. Ввиду этого дайте мне для переговоров такого человека, при беседе с которым я не буду чувствовать, что он хочет надуть меня. Успех переговоров зависит не столько от того, что говорят, сколько от того, удастся ли одному собеседнику воздействовать на чувства другого, опираясь на свою интуицию и старые связи. Офицера, например, царь бы понял. Я знаю по собственному опыту, что с ним можно было говорить в таком тоне. К тому же в лице Штюрмера он имел человека, вполне подходящего для ведения переговоров.