Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 1)

Шойбнер-Рихтер входил в число тех немногих прибалтийских немцев, которые вместе с русскими эмигрантами-радикалами имели немалое влияние в рядах НСДАП в начальный период её становления. Гитлер потом шутливо заметит, что «Фелькишер беобахтер» тех лет следовало бы, собственно говоря, снабдить подзаголовком «Прибалтийское издание» [326]. Розенберг познакомился с Шойбнер-Рихтером ещё в Риге, когда, будучи молодым и не интересовавшимся политикой студентом, занимался Шопенгауэром, Рихардом Вагнером, проблемами архитектуры и индийским учением о мудрости. И только русская революция привела к тому, что у него создалась картина мира, носившая равно и антибольшевистские, и антисемитские краски, и источником представлений об ужасах, что перенял Гитлер, включая сюда и метафоры, частично явился и Розенберг, считавшийся в партии специалистом по России. В частности ему принадлежит, по всей вероятности, и тог тезис о тождественности коммунизма и всемирного еврейства, который этот — часто переоценивающийся по степени его влияния — «главный идеолог НСДАП» добавил к миропониманию Гитлера; надо полагать, он немало способствовал тому, что Гитлер снял своё первоначальное требование о возврате колоний и стал искать удовлетворения немецких притязаний на жизненное пространство на просторах России [327]. Но тут-то и разошлись пути между прагматичным, ориентировавшим идеологию исключительно на властные цели Гитлером и чудаковатым Розенбергом, защищавшим свои мировоззренческие постулаты с прямо-таки религиозной истовостью и начавшим, примешивая порой сюда разного рода фантазии, превращать их в идейные системы немыслимейшей абсурдности.

Всего через год после провозглашения программы партия уже могла похвастаться немалыми успехами. В Мюнхене она провела более сорока мероприятий и почти столько же в земле Бавария. Были образованы или взяты под контроль местные организации в Штарнберге, Розенхайме и Ландсхуте, а также в Пфорцхайме и Штутгарте, число членов выросло за это время более чем в десять раз. О том, какое значение имела теперь партия внутри движения «фелькише», свидетельствует письмо, направленное в начале февраля 1921 года «братом Дитрихом» из «Мюнхенского ордена германцев» одному своему единомышленнику в Киле: «Покажите мне хоть одно место, — говорится в нём, — где в течение одного года Ваша партия провела бы 45 массовых митингов. Местная группа в Мюнхене насчитывает сегодня свыше 25 000 членов и около 45 000 сторонников. Насчитывает ли хоть одна из Ваших местных групп хотя бы примерно столько же?» Далее в письме говорится, что его автор связывался с братьями по ордену в Кёльне, Вильгельмсхафене и Бремене, «все считают…. что партия Гитлера — это партия будущего» [328].

Это восхождение идёт на фоне вступавших в силу, и все более воспринимавшихся как оскорбительные положений Версальского договора, быстро прогрессировавшего обесценивания денег и растущей экономической нужды. В январе 1921 года конференция союзников по репарациям принимает решение об общей сумме возмещения ущерба — 226 миллиардов марок золотом, которые страна обязана выплатить в течении сорока двух лет, и помимо этого о поставке в те же сроки 12 процентов германского экспорта. В ответ на это патриотические союзы, дружины самообороны жителей и НСДАП созвали в Мюнхене на площади Одеонсплац митинг протеста, в котором приняли участие 20 000 человек. Поскольку организаторы этого мероприятия отказались дать на нём слово Гитлеру, он, не долго думая, собрал на следующий вечер свой собственный митинг. Дрекслер и Федер, будучи людьми осмотрительными, считали, что тут уж он окончательно утратил меру и разум. По улицам разъезжали грузовики с флагами, громкоговорителями и спешно нарисованными плакатами, призывавшими жителей Мюнхена собраться 3 февраля в цирке «Кроне». Объяснялось, что «господин Гитлер» будет говорить на тему «будущее или гибель!» — такой же была и поставленная на карту этим его решением альтернатива для его собственной карьеры. Но когда он вошёл в гигантский шатёр цирка, тот был переполнен — 6500 человек бурно приветствовали его, а в конце запели национальный гимн.

С этого времени Гитлер только и ждёт случая, чтобы стать хозяином партии, обязанной ему тем, чем она стала, Слабость времени к типу «сильного человека» играет ему на руку и отвечает его намерениям. Правда, в руководстве партии уже до того проявлялась иной раз озабоченность неуёмной энергией его ответственного за пропаганду члена, а в записи в дневнике партии от 22 февраля 1921 года сказано: «Объяснить господину Гитлеру необходимость поубавить активность». Но когда Готфрид Федер в это же время пожаловался на становящиеся все более явными амбиции Гитлера, Дрекслер ответил ему, что «каждое революционное движение должно иметь диктаторскую голову и потому я и считаю как раз нашего Гитлера наиболее подходящим для нашего движения и не нахожу что из-за этого меня оттесняют на задний план» [329]. А пять месяцев спустя Дрекслер обнаружит, что именно там он и оказался.

Подходящий случай дали в руки Гитлера обстоятельства, являвшиеся, как и его противники, на протяжении всей жизни его главными союзниками. Сочетая хладнокровие, хитрость и решимость, а также ту готовность пойти на больший риск даже для достижения ограниченных целей, которую он постоянно будет проявлять в критических ситуациях, ему удастся захватить власть в НСДАП и одновременно укрепить свои притязания на руководящую роль в движении «фелькише».

Исходным пунктом летнего кризиса 1921 года явились переговоры, шедшие уже в течение нескольких месяцев с конкурирующими партиями «фелькише», в частности, с Немецкой социалистической партией, и имевшие своей целью установление более тесного сотрудничества между ними. Однако все попытки добиться согласия наталкивались на непримиримость Гитлера, который требовал ни больше, ни меньше, как полного подчинения групп партнёров, и не шёл даже на их коллективный переход в НСДАП; он настаивал на том, чтобы все прежние союзы были распущены, а их члены принимались в партию в индивидуальном порядке. Неспособность Дрекслера хотя бы понять эту твёрдость Гитлера характеризует всю разницу между безусловным инстинктом власти у одного и тягой к сплочению у другого. Явно желая подтолкнуть своих противников в руководстве партии к необдуманному шагу, Гитлер в начале лета уезжает на полтора месяца в Берлин, оставив в Мюнхене в качестве наблюдателей Германа Эссера и Дитриха Эккарта, которые оперативно информируют его обо всём. Под влиянием некоторых единомышленников, стремившихся осадить этого «выскочку-фанатика» Гитлера [330], склонный к компромиссам и ничего не подозревавший Дрекслер, действительно, использует это время для того, чтобы возобновить прерванные переговоры об объединении или хотя бы сотрудничестве всех правых социалистических партий.