Отто Рюле - Исцеление в Елабуге

Эта тоненькая брошюра ввергла меня в пучину новых мучительных сомнений, но это был еще один шаг на пути к истине…

Капитан д-р Хадерман выступал как антифашист, хотя в брошюре на сорок страниц лишь один раз встречается это слово. Хадерман совсем не употреблял слов «фашист» и «фашизм», он заменял их словами «национал-социалист» и «национал-социализм». И это казалось мне более правильным для Германии.

Такие понятия, как «фашист» и «антифашист», были для меня непривычны. По моим представлениям, фашизм – это Италия, Муссолини. Само это слово существовало со времен древнеримских легионеров. И я не понимал, как это понятие подходит к движению в Германии.

Хотя, собственно говоря, члены антифашистской группы знают лучше, что делают. И как-то я спросил одного из них об этом.

В правом крыле блока «А» один пленный рисовал лагерную стенную газету, выпускаемую активом группы. Между прочим, слова «стенная газета» и «актив» казались мне тоже необычными. Пленный, занимавшийся с газетой, был тоже старшим лейтенантом. На груди у него висел Железный крест, нашивка с орлом спорота. По одежде он ничем не отличался от меня.

– Скажите, пожалуйста, – обратился я к нему, – почему вы по русской моде употребляете такие слова, как «фашист» и «антифашист»? Можно по-разному относиться к Гитлеру, но ведь он – основатель национал-социализма, а не фашизма.

На меня открыто и дружелюбно смотрели голубые глаза старшего лейтенанта.

– Объяснить это не так уж сложно. Фашизм – это собирательное понятие. Оно обозначает определенного рода политическую систему правления. Под это понятие подходит режим Гитлера в Германии, Муссолини в Италии и Франко в Испании. Фашистов можно найти и во Франции, и в Англии.

– Выходит, фашизм – явление интернациональное? – спросил я.

– Вы правы в том, что не отдельные личности являются первопричиной такой формы правления. За их спиной стоят экономические силы. Гитлер – ставленник крупного германского капитала, ради интересов которого он и развязал эту войну. Побывав под Сталинградом, мы на горьком опыте убедились, на что способен фюрер. И я должен сказать вам, что все пережитое нами – предупреждение для всего немецкого народа.

Голубые глаза старшего лейтенанта стали строгими. Он крепко сжал губы. Выражение его лица свидетельствовало о решимости.

Да, этот человек не забудет катастрофы 6-й армии. Однако в вопросе о причинах он, как мне показалось, мыслил слишком упрощенно. Гитлер – исполнитель воли крупного капитала? А где этому доказательства?

– Я вижу, вы человек начитанный, – заметил я. – но не подпадаете ли вы под влияние коммунистической пропаганды, когда говорите, что Гитлер – ставленник банков и крупных промышленников? У меня такое впечатление, что к этому выводу вы пришли только здесь, за колючей проволокой…

– К сожалению, так оно и есть. Было время, когда я слепо верил Гитлеру, был руководителем гитлерюгенда и хотел стать корреспондентом одной национал-социалистской газеты. На войну я шел с воодушевлением. И слепо верил таким лозунгам Гитлера, как «честь», «народ» и «отечество», верил его словам: «6-я армия может на меня положиться, как на гранитную скалу…»

– Такое состояние мне знакомо.

– Я был готов воевать до последнего патрона, а если потребуется, то и умереть. А в последние дни Сталинградской битвы меня вдруг осенило: «Зачем Германии нужна такая жертва?» Эта преисподня и действительно была не просто проигранным сражением. Самое страшное было сознавать, что фюрер беспричинно пожертвовал жизнью нескольких сот тысяч солдат, которые были ему преданы…

Склонившись над газетой, офицер замолчал. На лице его я прочел выражение возмущения и печали. Он приклеил газету на специальную доску. Одна из статей называлась «Чего хочет антифашистская группа?». В ней говорилось, что варварское нападение Гитлера на Советский Союз требует от каждого немца сделать выбор. «Покончить с Гитлером и этой войной – таково требование времени!» – так заканчивалась статья.

«Не слишком ли далеко зашел автор этой статьи?» – подумал я. Однако как бы там ни было, а слова старшего лейтенанта заставили меня вспомнить прошлое. Подполковник Кутчера еще в котле окружения говорил мне о предательстве Гитлера. А мои размышления в эшелоне? Разве не привели они меня к таким же выводам? Осторожно я возобновил разговор.

– Я во время окружения работал на дивизионном медпункте и в полевом госпитале. Я видел, как умирают сотни людей, и разделяю вашу точку зрения относительно бесцельности сопротивления. Именно тогда у меня и возник вопрос: «Кто такой Гитлер и как он мог стать безграничным властителем?»

– Разрешите пригласить вас на собрание нашей антифашистской группы? На следующей неделе, в четверг, в десять утра, политический инструктор Книпшильд прочтет нам лекцию о мировом кризисе и приходе Гитлера к власти в 1933 году. Мы будем рады, если придете и вы. Меня зовут Гельфрид Гроне. Я из Ашерслебена, что близ Магдебурга.

Я пожал Гельфриду руку и тоже представился.

Так весной 1943 года началось мое первое знакомство с антифашистским движением немецких военнопленных.

За обедом я рассказал Мельцеру о своем новом знакомстве.

– Я тебе еще несколько недель назад говорил, что ты рано или поздно попадешь в кружок антифашистов, – заметил Мельцер.

– Но, Геральд, – попытался защищаться я, – у те5я ведь тоже возникает немало вопросов. Неужели ты не хочешь пойти на эту лекцию?

– Об этом не может быть и речи. Я не хочу иметь ничего общего с коммунистами.

Лицо Мельцера стало серым. Он молча ел суп и ни разу не взглянул на меня.

Над входом в небольшой двухэтажный деревянный дом висела вывеска с коротким словом «Клуб». В клубе собиралась антифашистская группа пленных. Здесь они слушали лекции и доклады. Присутствовало человек двадцать пять. Общие собрания всех пленных проходили обычно под открытым небом.

Политический инструктор, из немецких эмигрантов, имел в клубе небольшую комнатку, где работал. Фамилия инструктора была Генрих Книпшильд. По профессии он был не то художником, не то графиком: он занимался не только пропагандой, но и снимал копии с картин Репина, Касаткина и Серова. Писал он также и портреты советских руководителей. Чувствовалось, что это был неплохой мастер.

Инструктор был средних лет. Он производил впечатление больного человека: дышал, как астматик, все лицо его было в мелких пятнышках.

Хорошо познакомившись с ним, я понял, что он убежденный антифашист. Стоило Книпшильду заговорить о Гитлере или услышать из уст какого-нибудь пленного офицера, пережившего окружение, что-то из фашистских лозунгов, как глаза его загорались гневом. Книпшильд всегда был готов ответить на любой вопрос. Когда инструктор видел, что кто-то находится в разладе с самим собой, он любил давать дружеские советы.