Василий Шульгин - 1920 год

Увы, пожалуй сравнение (а его делали местные жители) было бы не в пользу "белых"; судя по рассказам, наши части, которые стояли здесь раньше, произвели обычный для этой эпохи дебош. А дивизия Котовского никогда не обижала - это нужно засвидетельствовать - ни еврейского ни христианского населения.

Мы несколько раз ходили к коменданту, чтобы выяснить, что делается. У коменданта стояла, как полагается, бесконечная очередь в два хвоста. Хвосты вели к столику, где сидело два еврейчика. Субъекты эти записывали имена и фамилии солдат, а также куда они хотят ехать. Все это были наши солдаты, сдавшиеся в плен. Офицеров тут не было видно. Мы с Лялей охотно посиживали у коменданта, потому что там было тепло.

Мы отслужили панихиду по Алеше и по другим. Священник служил как-то особенно хорошо, и удивительно приятно было в церкви. Церковь среди большевизма имеет какую-то особенную, непонятную в обычное время прелесть. Если бы от всей нашей земли ничего не осталось среди враждебного, чужого моря, а остался бы только маленький островочек, на котором все по-старому, так вот это было бы то, что церковь среди красного царства.

Да, они пока не обирали, но расстреливали, не грабили. Может быть, в такой дивизии Котовского гораздо больше близкого и родного, чем мы это думаем. Но все это пока ... Пока здесь работает что-то человеческое, вернее сказать, что-то общее всем нам, русским. Но ведь за этим стоит страшная изуверская сектантская сила, кровожадная, злобная, ненавидящая, которой, увы, подчинены все эта "Котовские" и близкие ему по духу...

Кстати о Котовском.

Этот человек окружен легендой. Но вот что мне удалось более или менее установить.

Он родом из Бесарабии ... Кажется, получил какое-то среднее агрономическое образование. Будучи еще совсем молодым человеком, он убил. Убил человека, который оскорбил его сестру. Был сослан на каторгу. Бежал, вернулся в Бесарабию под чужим именем. Поступил управляющим к одной помещице. Образцово управляя имением, он вместе с тем производил самые дерзкие нападения и грабежи во всей округе, при чем грабил только богатых, будто бы, и широко помогал бедным. Долгое время полиция никак не могла установить, что этот полулегендарный не то Дубровский, не то Робин-Гуд, и Котовский, образцовый управляющий, - один и тот же человек. Но, наконец, его выследили; подробности его ареста рассказываются со всякими украшениями; словом, он был ранен, арестован, снова судим и снова сослан. Революция 1917 г. освободила его, и он появился в Одессе. В юродском театре, в фойе, одна из ограбленных им дам узнала его и упала в обморок. Он весьма галантно привел ее в чувство. Затем отправился на митинг, который шел в театре, и весьма шикарно продал с аукциона в пользу чего-то, наверно свободы, свои кандалы за 5 000 рублей. Как он стал командиром дивизии, я не знаю, но могу засвидетельствовать, что он содержал ее в строгости и благочестии, бывший каторжник, - "honuy soit, qui mal y pense". В особенности замечательно его отношение к нам - "пленным". Он не только категорически приказал не обижать пленных, но и заставил себя слушать. Не только в Тирасполе, но и во всей округе рассказывали, что он собственноручно застрелил двух красноармейцев, которые ограбили наших больных офицеров и попались ему на глаза.

"Товарищ Котовский не приказал", - это было, можно сказать, лозунгом в районе Тирасполя. Скольким это спасло жизнь...

Надо отдать справедливость и врагам. Я надеюсь, что, если "товарищ Котовский" когда-нибудь попадет в наши руки, ему вспомнят не только "зло", им сделанное, но и добро... И за добро заплатят добром.

Обедать мы ходили в одну столовую. Это куда-то в подвал; там были своды. На кровати лежала больная хозяйка, еще молодая, рыжевато-растрепанная. Она кляла весь мир, как-то забавно-жалобно ругаясь последними словами.

- Большевики, меньшевики, - черт, дьявол... чтобы они все подохли, проклятые. Лазят тут... Что им надо? ..

После этого начинались дальнейшие ламентации на тему, как было хорошо при старом режиме, когда ни большевики, ни меньшевики, ни черт, ни дьявол не лазали, и все было прекрасно.

Впрочем, кормила она нас хорошо и сравнительно довольно дешево.

Цены в это время в Тирасполе были следующие: бублик стоил полтинник фунт, фунт белого хлеба десять рублей, чулки сто рублей, сахарный песок сорок рублей, перочинный ножик сто рублей, обед из двух блюд обходился нам в 60 рублей; стакан чаю три рубля.

Но все же оставаться долго в Тирасполе не представлялось возможным. Скрываться в маленьком городке трудно. Пришлось думать о том, что с собой сделать. Решено было пробраться тем или иным способом в Одессу. Для этого, прежде всего, нужен был пропуск.

Вагон где-то на запасном пути ... Около дверей, как всюду и везде, очередь. Топчутся на морозе часами жаждущие пропусков на выезд из Тирасполя. Впрочем, нашелся благодетель, один из "товарищей-красноармейцев", роздал билетики, чтобы те, которые сегодня не достоялись, уже завтра не мерзли.

Пришли завтра. Наконец, вызывают. Я был под фамилией ... но к чему имена? Nomina odiosa sunt. Если бы этой поговорки не выдумали римляне, то ее следовало бы изобрести в Совдепии.

Купэ. У столика сидит товарищ. При мне он отказывает какой-то еврейке в пропуске.

"Ну, - думаю, - если ей отказал, то что же вам?".

Еврейка ушла, товарищ вопросительно смотрит на меня.

- Прошу пропуск в Одессу. Обстоятельства следующие.

Тут я ему рассказал целый роман о том, почему я пробивался в Румынию и как румыны меня выгнали

Он выслушал всю мою тираду, не прерывая.

Затем взял мой паспорт и сил меня экзаменовать. Элементарный прием. Часто люди забывают вызубрить фальшивый паспорт и на этом попадаются

По-видимому, я выдержал экзамен вполне, но дело было не в этом Весь трюк состоял в том, что в этом фальшивом паспорте была румынская виза от ноября 1918 года. Эта виза подтвердила вполне мой рассказ о том, почему я пробивался в Румынию

Словом, товарищ комиссар написал мне пропуск.

Разрешается такому то с племянником Владимиром свободное следование в Одессу"

Поставит печать и подписался

Это был первый советский документ, который я получил в моей жизни.

Выехать из Тирасполя было не так просто. Много раз мы приходили на станцию, ободранную, грязную словом, революционного вида. В Тирасполе было очень много вагонов. Конечно, без oкон, разбитых, исковерканных, но масса. Все это столпилось сюда, очевидно, при отступлении бредовских частей. Торчали, впрочем, кое-где и роскошные вагоны заново отделанные, это по большей части были "кают компании" бронепоездов. Тут же красовались каким-то чудом уцелевшие вагоны штаба гвардейской дивизии. Ни надписи ни гвардейские андреевские звезды не были даже замазаны. И было как-то больно на это смотреть.