Владимир Коваленко - Крылья Севастополя [записки авиационного штурмана]

Двадцать долгих напряженных минут длилась эта бешеная гонка, двадцать минут летчик находился в величайшем напряжении, призывая все свои силы и умение, чтобы выжать максимальную скорость — от нее теперь зависела жизнь всего экипажа.

Берег остался далеко позади. Но и истребители подошли совсем близко. Ведущий — уже на дистанции огня. Стрелок поймал его в прицел, и самолет задрожал от длинной очереди крупнокалиберного пулемета. «Фокке-Вульф-190» резко отвернул от устремившихся к нему нитей трассирующих пуль и, помахав крыльями, лег на обратный курс, к берегу. Остальные последовали за ним.

— Уходят! Видно, горючее поджимает, — доложил стрелок.

Рожков облегченно вздохнул, убрал газ и только теперь вытер холодный пот, выступивший на лбу.

Через час они приземлились на родном аэродроме. В баках оставалось горючего на десять минут полета…

Но не всегда у разведчиков исход был таким счастливым.

В разведывательном полку мы снова встретились с Васей Мординым — его назначили командиром 1-й эскадрильи. Вася уже капитан, имеет два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского. Немного посуровел внешне, а в остальном все такой же… «Авиа-Топтыгин» — так когда-то назвала его одна милая девушка Катюша. Но, думаю, что она просто не разглядела его как следует. Действительно, по виду Мордин несколько неуклюж. Всегда спокоен, сдержан, немногословен. Но в глубине души его постоянно таится скрытый огонь, и когда он вспыхивает, замкнутое сосредоточенное лицо Васи меняется. Летает он с новым штурманом — Дмитрием Грималовским. Прежний — Федя Волочаев — остался на Пе-2.

Теперь мы встречаемся часто, ежедневно, а то и по нескольку раз в день, и все же найти время, чтобы посидеть рядом, поговорить по душам, вспомнить общих друзей, — не получается. Новая работа поглощает целиком.

В одном из полетов с Васей случилась беда. Предстояло на «бостоне» разведать аэродромы и порты противника. Значит, пять часов напряженного труда. Но командир полка знал: у Мордина «железная рука», поэтому на самые ответственные задания по авиаразведке посылал именно его.

…Экипаж сфотографировал вражеские объекты в заданном районе, передал по радио результаты наблюдения, и вдруг неожиданно обнаружил караван вражеских судов.

— Вызывай бомбардировщиков! — приказал Мордин радисту Калинину.

Горючего оставалось мало, пора было уходить, но Мордин упорно ждал подтверждения, что радиограмма принята. И в тот самый момент, когда Калинин наконец сообщил, что бомбардировщики поднялись в воздух, раздался тревожный голос стрелка Колодяжного:

— Слева четыре «мессера»!

Один против четырех! Мордин бросил самолет вправо, стал уходить подальше от берега, в скопление облаков. Спасительные облака были уже недалеко, когда «мессершмитты» догнали их самолет и открыли огонь.

— Товарищ командир, я ранен, — услышал Мордин изменившийся голос Калинина.

— Крепись, дорогой! — ответил капитан.

Машину вновь сильно тряхнуло, и Мордин услышал в наушниках стон тяжелораненого штурмана. Еще взрыв — и острая, жгучая боль свела ногу. Брызнули стекла на приборной доске. Чем-то обожгло правый бок. Вздрогнул и захлебнулся правый мотор. Самолет бросило вправо, но Мордин удержал его…

Вот и облака, теперь уже бесполезные. «Мессеры» отстали, но до своего аэродрома — сотни километров. От перегрева может выйти из строя второй мотор, а внизу — берег, занятый врагом.

Но другого выхода нет, придется идти к родным берегам на одном моторе. Левую ногу летчик уже не чувствовал. Что с экипажем?

— Дима! Дима! — позвал он Грималовского. — Ты меня слышишь?

Штурман не отзывался. Не ответили и стрелки-радисты.

Превозмогая боль в боку, Мордин переставил правую ногу на левую педаль и сразу облегченно вздохнул: «Теперь дотяну!» Перебираясь от одного скопления облаков к другому, самолет упрямо шел в сторону Кавказа, к своему аэродрому. Мордин подумал было о парашютах и Крымских горах, где хозяевами были партизаны, но сразу же отбросил эту мысль — его друзья ранены.

Неожиданно откликнулся Грималовский:

— Вася, стрелки не отвечают, — простонал он, — наверное, ранены. Тяни до аэродрома… Курс сто градусов…

И замолк. А Мордин, истекая кровью, повел самолет дальше.

Почти два часа вел он израненный самолет через все Черное море к кавказским берегам. Управлять машиной с одним мотором было невероятно трудно: немели руки, самолет все время тянуло вправо, а силы неумолимо таяли. Я не видел лица Василия в ту минуту, но хорошо могу представить его: бледное, с испариной на лбу, упрямо сжатые губы и сталь в серых глазах. Он шел с небольшим снижением, чтобы не перегружать мотор, но и высоту старался сохранить: в критическую минуту, при посадке, каждый десяток метров может спасти от гибели.

Показался кавказский берег. Мордин вызвал аэродром, передал:

— Иду на одном моторе. Члены экипажа ранены. Прошу посадку без круга.

Ему тотчас ответили:

— Площадка свободна. Посадку разрешаю.

К посадочной площадке уже мчались санитарная и пожарная машины.

Но испытания Мордина на этом не закончились. Когда на подходе к аэродрому он нажал кнопку выпуска шасси, на приборной доске вспыхнули разноцветные лампочки: левая — зеленая, правая — красная. Значит, не только правый мотор, но и правое шасси повреждено. Не стало на замок и переднее колесо. Садиться на бетон на одно колесо, при одном работающем моторе — верная гибель. Как быть? Земля неумолимо приближалась, а в глазах летчика то и дело проплывали радужные круги: потеряно много крови, в любую минуту можно лишиться сознания… Посоветоваться с руководителем полета? Поздно!

«Буду садиться на «брюхо», — решил летчик.

Он нажал на кнопку убора шасси, левая зеленая лампочка погасла и снова вспыхнула — шасси убрано! — а правое колесо безжизненно повисло под плоскостью: видимо, перебита гидросистема.

«При посадке колесо подвернется», — мелькнула мысль.

А земля уже совсем рядом. Проскочила под крылом автострада, осталась слева бетонированная взлетная полоса, справа промелькнули самолеты на стоянке…

Мы стояли в оцепенении. После Мордина на разведку предстояло взлетать мне с Уткиным, но непредвиденное обстоятельство задержало нас. Возвращение на одном моторе — не такое уж чрезвычайное событие, «бостон» и на одном моторе ходит сносно. Но когда увидели идущий на посадку самолет с одной «болтающейся ногой» да еще со значительным отклонением от линии посадочной полосы, мы поняли: с экипажем случилась большая беда.

Мордин «притер» самолет мастерски: выровнял на предельно малой высоте и малой скорости. И все же приземление было ужасным: сноп огня вырвался из-под самолета, когда он «пропахал» землю, машину кинуло вправо, куда-то в сторону отлетело огромное колесо, подвернувшееся при ударе, лопасти винта левого мотора загнулись, как лепестки подсолнуха. И все это — при душераздирающем скрежете металла о каменистую землю.