Владимир Коваленко - Крылья Севастополя [записки авиационного штурмана]

И в это время Беликов ощутил толчок, машину начало тянуть вправо, он инстинктивно нажал на левую педаль, удерживая ее на курсе.

— Горим! — крикнул стрелок.

Виктор покосился на правое крыло: черный дым, смешанный с пламенем, расстилался на плоскости, шлейфом тянулся за самолетом…

ДБ- 3ф вздрогнул, чуть заметно подпрыгнул, освобождаясь от торпеды, мелькнул внизу транспорт, и Беликов скорей почувствовал, чем осознал, что торпеда попала точно в цель. Теперь можно уходить, но как? Пламя уже охватило всю плоскость, разрастаясь с каждым мгновеньем, подбираясь к фюзеляжу, к кабине… Садиться на воду? Но это верная гибель — кругом враги.

Он глянул влево, на караван: разломившись надвое, тонул атакованный ими транспорт. А второй? Второй был невредим. Видимо, в последнюю секунду сумел-таки уклониться от торпед, выпущенных первой парой. И тогда Виктор Беликов развернул самолет и устремился к каравану. Огненный шар неудержимо несся к транспорту. Фашисты оцепенели от ужаса, на какое-то мгновение даже прекратился огонь зениток.

«Прощайте, брат…» — только и услышали летчики голос Виктора Беликова.

На предельной скорости горящий самолет врезался во второй транспорт, огромный столб огня и дыма поднялся над морем. Транспорт, объятый пламенем, начал медленно оседать в воду. Катера охранения в панике метались по морю.

О чем подумал в последние секунды своей жизни Виктор Беликов? Что видел перед собой? Может добрую улыбку матери, которая всю жизнь будет ждать его, ушедшего в бессмертие?…

…Именно об этом печальном событии вспоминал каждый из нас, ожидая разрешения на второй вылет.

— Жаль Виктора, — вздохнул Саша Рожков. — Славный был летун. Сколько на Бухарест, на Констанцу ходил — и ничего. А тут — море…

— Всех жаль, — откликнулся Уткин. — Все ребята были славные.

Послышался гул моторов. Вспыхнул прожектор: тяжелый самолет заходил на посадку. Это возвращался экипаж Акимова.

Полет у них закончился благополучно, можно было идти отдыхать, но Женя решил иначе:

— Посидим здесь, — сказал он, — подождем вашего возвращения.

Он расстелил реглан прямо возле своего самолета, лег и молча уставился в небо. Алеша Пастушенко пристроился рядом с ним.

Жизнь на аэродроме не утихала. На другой стороне, на стоянке минно-торпедного, то и дело прогревали моторы, один за одним уходили в ночное небо самолеты, видимо, на бомбоудар.

А мы ждали разрешения на второй вылет. Женя Акимов уже задремал на своем реглане. И вдруг над головами раздалось:

— Добрый вечер, соколики.

Мы вскочили. Луна поднялась уже высоко, и было довольно светло. Перед нами стоял майор. Я сразу узнал его, хотя расстались мы ох как давно…

— Есть разрешение на вылет, — сообщил майор. — Погода в районе цели чудесная. Счастливого вам возвращения.

Он начал всем поочередно пожимать руки, а когда повернулся ко мне, вдруг оживленно воскликнул:

— О, да тут старые знакомые! Рад тебя видеть, дорогой. Вернешься, утром заходи, поговорим.

От этого дружеского приглашения стало как-то светлее на душе.

— Спасибо, товарищ майор, зайду.

Когда, небрежно приложив ладонь к козырьку, он отошел, Леша Пастушенко наклонился ко мне!

— Кто это?

— Майор Толмачев.

— Тот самый?

— Тот самый.

…Да, это был Александр Толмачев. С того дня, как он внезапно уехал из нашей эскадрильи, прошла целая вечность. До войны Толмачев был флагштурманом нашей 45-й отдельной эскадрильи. Невысокий, стройный, очень сдержанный, необыкновенно серьезный, он был всего лишь лет на пять старше нас, но в то время такая разница в возрасте нам казалась весьма существенной, и мы смотрели на своего «флажка» (так между собой называли флагштурмана), как на старого воздушного волка.

Толмачев и вправду в штурманском деле был для нас непререкаемым авторитетом. Отлично бомбил и стрелял из пулемета, доказывал и показывал всем, как важна в ночных полетах астроориентировка, к которой мы относились с недоверием, рассказывал о радионавигации, хотя никакого радиокомпаса на МБР-2 не было. И еще много других интересных новинок преподносил нам.

За полгода совместной службы мы притерлись, привыкли друг к другу. Знали, что Толмачев до того, как попасть в военно-морское авиационное училище (которое кончали почти все морские летчики), окончил Высшее военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде, и это тоже вызывало уважение — штурман «в квадрате»: и морской, и воздушный.

Поздней осенью 1940 года, после маневров Черноморского флота, Саша Толмачев неожиданно простился с нами. Оказывается, он попросился в часть, где на вооружении были новые, более современные самолеты, у которых и скорость не та, что у МБР-2, и вооружение более сильное, и навигационное оборудование — что надо. Просьба была удовлетворена. Мы расстались.

А услышали снова о нем уже в первые дни войны.

23 июня 1941 года наши самолеты совершили дерзкий налет на порт Констанца, где было сосредоточено много немецких и румынских кораблей. Удар был произведен днем, в ясную погоду, одними бомбардировщиками, без прикрытия истребителей. Было потоплено несколько кораблей, зажжены нефтехранилища. Все самолеты вернулись на аэродром невредимыми. Первую девятку командира эскадрильи П. Ф. Семенюка вел штурман Толмачев. Точность его расчетов особо подчеркивалась в сообщении.

С этого дня удары по портам врага следовали один за другим, и даже чванливые немецкие генералы, опьяненные первыми успехами на фронте, вынуждены были признать их силу и принимать срочные меры. Начальник генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии генерал-полковник Ф. Гальдер на четвертый день войны — 25 июня 1941 года — записал в своем дневнике: «Налеты авиации противника на Констанцу усиливаются. Германские истребительные эскадрильи стянуты на защиту нефтепромыслов. Русская авиация совершила также налеты на Браилу и Галац».

Действительно, опомнившись после шока, вызванного дерзким налетом на Констанцу, фашисты перебросили к черноморским берегам Румынии несколько частей истребительной авиации, усилили зенитную оборону всех портов — и морских, и речных. На Дунае наносить удары с каждым днем становилось все труднее.

13 июля 1941 года воздушная разведка донесла: в дунайский порт Тульча пришли транспорты с войсками и техникой. Медлить было нельзя: Тульча — ближайший порт, где сосредоточивались фашистские войска для форсирования Дуная у Измаила и наступления на Одессу.

Летчиков, отдыхавших после полетов, подняли по тревоге. В штабе их встретил командир полка Н. А. Токарев. Он был необычайно суров.

— Задание ответственнейшее, — сказал Николай Александрович. — От его выполнения зависит жизнь сотен тысяч наших бойцов, а может, и судьба всего южного участка нашего фронта. Уничтожить транспорты надо во что бы то ни стало. Группу поведу я. Высота на боевом курсе — максимум две тысячи метров. Порт Тульча, вы знаете, сильно укреплен зенитками, рядом аэродром, к тому же цель — в глубине вражеской территории, так что внезапность налета исключена, воздушный бой, видимо, неизбежен. Считаю целесообразным также выделить один самолет для подавления зениток. Их надо поразить точно, с небольшой высоты, особая ответственность тут ложится на штурмана. Предлагаю поручить это задание экипажу… — Он на секунду умолк, переводя испытующий взгляд с одного летчика на другого, и остановил его на Толмачеве. Штурман встал.