Владимир Коваленко - Крылья Севастополя [записки авиационного штурмана]

— От винта! — по традиции произнес Астахов, хотя на воде у винта, конечно же, никого быть не могло. — Запуск!

Мотор чихнул и сразу набрал обороты. Нос самолета зарылся в воду, машина пошла — сначала неохотно, тяжело, но потом все быстрее и быстрее, вот она задрала нос и рывком выскочила на редан [1] Редан — выступ на днище фюзеляжа гидросамолета, служащий для облегчения отрыва от воды при взлете. . Мотор сразу запел веселее и тоньше. Стартовый знак был установлен почти у бонового заграждения, прикрывающего бухту с моря от вражеских лодок и кораблей. Астахов плавно подвернул к нему машину, убрал газ, и самолет, тотчас тяжело осев в воду, закачался на волне, поднятой собственным быстрым движением. На концах крыльев и на хвосте замигали огоньки: «Прошу взлета». В ответ мигнул берег: «Взлет разрешаю».

Взревел мотор. Впереди высятся горы. Ближайшие к нам вершины — Сахарная головка и Мекензиевы. В сущности совсем невысокие, ночью они выглядят черными громадами, закрывающими горизонт. В таких условиях взлетать приходится впервые. Кажется, что и машина на редан выходит медленнее, чем обычно. А может быть, это оттого, что нагрузка полная — и бомбами и горючим.

Натужно ревет мотор. Брызги захлестывают мою открытую кабину. Астахов направление выдерживает точно, раскачивает машину рулями глубины, чтобы скорее выходила из воды, чувствую, что и он волнуется. Первый боевой вылет в Севастополе!

Высоко подняв нос, наша «коломбина» выскочила наконец из воды и стремительно понеслась над поверхностью. Еще несколько секунд, и вершины гор начали заметно опускаться: самолет набирал высоту. Мелькнули внизу Мекензиевы горы, нечастые вспышки обозначили линию фронта. Дальше — враг. Даю Астахову курс на Симферополь, он плавно, с набором высоты, разворачивает машину влево.

Ночь темная, безлунная. Внизу — никаких признаков жизни, хоть бы единый огонек вспыхнул. Впрочем, даже в такой темноте просматривается слева железнодорожное полотно, вдоль которого мы идем.

Прошли Бахчисарай, впереди — затемненный Симферополь. И вдруг по нашему курсу, чуть левее, ослепительный свет.

— Смотри, наши «фонари» повесили, — говорю Астахову.

— Порядок! — отвечает он. — Основательно подсвечивают.

Так и было задумано: послать вперед самолет с САБами [2] САБ — светящая авиационная бомба. , чтобы облегчить прицельное бомбометание остальным и помешать работе вражеских прожектористов и зенитчиков.

Астахов «лезет» все выше и выше. Теперь ориентироваться легче. Через минуту-другую на аэродроме вспыхнули первые разрывы.

Чем ниже опускались на парашютах осветительные бомбы, тем меньше становилась освещаемая ими площадь, она словно сжималась под натиском темноты. Зато участились серии взрывов на земле. Уже пылало несколько костров — горели вражеские самолеты. Щупальцы прожекторов судорожно шарили по небу, вспыхивали на разных высотах разрывы зенитных снарядов, видимо, били по шуму моторов или ставили заградительную «стенку».

Я нырнул в кабину, глянул на приборы: высота три семьсот, до расчетного времени бомбометания десять минут.

«Молодец, Коля, — с благодарностью подумал об Астахове, — точненько все выдержал».

Наступил самый ответственный момент. Ночью пользоваться оптическим прицелом для бомбометания нельзя, поэтому на наружной стороне борта самолета установлен визуальный угломер, по которому штурман определяет необходимый угол сбрасывания бомб, в зависимости от высоты полета и скорости машины (эти углы рассчитываются заранее). У меня был установлен угол на высоту три пятьсот. Астахов забрался немного выше, чтобы заходить на цель с небольшим снижением — это собьет расчеты зенитчиков даже в том случае, если нас поймают прожектористы. Но над целью высота должна быть точно три пятьсот, причем в горизонтальном полете, иначе бомбы пойдут мимо.

Внимательно слежу за землей. Уже отчетливо видна взлетная полоса, рулежные дорожки вражеского аэродрома…

— Разворот! — подаю команду.

Астахов кладет машину в крутой левый вираж. Взлетная полоса быстро ползет вправо, к носу самолета. Поднимаю руку, и Астахов резко вырывает машину из виража. Припадаю к угломеру. Цель сползает влево, под самолет, значит, нас сносит вправо. Показываю Астахову рукой: доверни влево! Он точно исполняет команду. Теперь цель идет точно по линии угломера. Все ближе и ближе к расчетному углу. Гулко лопается где-то рядом зенитный снаряд, потом другой, противно шаркнул по крылу луч прожектора, но не зацепился, проскочил, потом спохватился — заметался по небу, ищет…

Как медленно движется цель! Скорей бы, скорей! Терпение, еще секундочку. Передний обрез взлетной полосы, наконец-то, приближается к светлой линии угломера. Пора! Нажимаю на кнопку бомбосбрасывателя, чувствую, как легонько вздрагивает самолет, освобождаясь от груза, по привычке взглядываю вправо-влево под плоскости, не зависла ли бомба по какой-то причине (и такое бывает!).

— Отворот!

Аэродром поплыл под самолет. Высунувшись из кабины, я смотрю вниз, хочу убедиться, куда легли бомбы. Вот яркие вспышки почти одновременно перечеркнули чуть наискосок взлетную полосу. Одна вспышка все больше и больше разгорается. Значит, поражена какая-то цель, скорее всего, самолет.

Через несколько минут мы пересекаем береговую черту, берем курс на Севастополь. Настроение приподнятое.

— Порядочек! — повторяет Астахов.

Впереди над поверхностью бухты несколько раз вспыхнул луч прожектора — это производят посадку самолеты, возвратившиеся с бомбоудара. Вскоре луч осветил бухту и нам. Астахов легко и красиво «притер» самолет и, не выключая мотора, на большой скорости, как на глиссере, помчался к берегу, на стоянку.

…В эту ночь мы трижды ходили на бомбоудар по вражескому аэродрому. Полеты проходили точно по расписанию, словно на учениях. Самолеты возвращались без повреждений. Огонь вражеских зенитчиков был неэффективен: то ли их сбивали с толку разные курсы заходов самолетов и неодинаковые высоты над целью, то ли недостаточной была сработанность с прожектористами.

Под утро значительно похолодало. В расщелине гор, там, где протекала речка Черная, начал скапливаться туман. Он сырыми космами сползал со склонов, опоясал Сахарную головку, только округлая вершина возвышалась над серой пеленой.

Когда мы в третий раз произвели посадку и подрулили к стоянке, Астахов, указывая в сторону речки, сказал:

— Еще один враг ползет на нашу голову.

Это действительно было так: в холодную погоду, когда температура воздуха опускается до нуля, самолет, попадая во влажную белесую муть, немедленно обледеневает, и нередко такой полет завершается катастрофой.