Владимир Коваленко - Крылья Севастополя [записки авиационного штурмана]

Пока же небо над бухтой было чистым, полеты приближались к завершению, оставалось взлететь одному или двум самолетам. Вот один из них помигал, получил разрешение на взлет, и мощный гул мотора огласил бухту, — самолет пошел на взлет. В темноте были отчетливо видны языки пламени, вырывавшиеся из выхлопных патрубков. Показалось, что самолет на разбеге чуть задержался, но потом он все же оторвался от воды и начал круто набирать высоту, стараясь успеть проскочить над туманом, заполнившим ущелье. И не успел… Мы видели, как он нырнул в белесую массу, и замерли, ожидая, что через секунду-две он снова выскочит из тумана. Самолета не было.

— Может, прозевали… — неуверенно произнес кто-то, — Темно все же…

Но вскоре стало известно: да, случилась беда. Самолет капитана Смирнова попал в туман, мгновенно обледенел, свалился на крыло и разбился. Капитан Смирнов и штурман Федор Аброщенко погибли. Стрелок-радист каким-то чудом остался цел и невредим.

…Вечером мы хоронили боевых друзей. Молча стояли у разверстых могил. Горько было осознавать, что война вырывает из жизни молодых, полных здоровья и энергии ребят. Рассудительный капитан Смирнов, гордый красавец Федя Аброщенко. Только что они были с нами, шутили, пели, смеялись. Где-то их ждут матери, жены, дети. Они еще не знают, какое огромное горе свалилось на них. Сегодня еще весело щебечет Федина дочка, радостно улыбается, глядя на нее, мать, а завтра почтальон принесет страшный прямоугольник…

От этих размышлений сердце сжимается до боли. Вспомнились свои: жена, крошка-дочь, хлопотунья-мать. Как-то они там?

Константин Михайлович Яковлев говорит о погибших товарищах теплые слова, говорит, как всегда, негромко, голос его заметно вздрагивает, когда он произносит имя Феди Аброщенко, — он с ним летал несколько лет, любил как сына…

С глухим стуком падает сухая земля на крышки. Прощайте, дорогие товарищи!

Поздно вечером возвращаемся в «кубрик». Надо готовиться к вылету. Теперь мне предстоит летать с Яковлевым.

— Ну, гады, мы еще припомним вам и Смирнова, и Аброщенко! — процедил кто-то сквозь зубы.

Скучать нам не приходилось. Каждая ночь была переполнена боевой работой. Летали много, с огромным рвением. Бомбили аэродромы врага. Это, пожалуй, была главная задача нашего 116-го авиаполка, вооруженного самолетами МБР-2. Прав был генерал Остряков: эти «фанерные броненосцы» действительно оказались неплохими ночными бомбардировщиками. Потерь от вражеских зениток пока не было, хотя огонь над аэродромами они создавали довольно-таки плотный.

Выполняли мы и другие задания. Наносили удары по передовой линии и ближайшим тылам противника. Эти вылеты требовали особенно точной ориентировки на местности, потому что приходилось бомбить цели, расположенные в непосредственной близости от нашей передовой.

Полеты организовывались так: район наибольшей активности врага или предполагаемого скопления его сил разбивался на квадраты, на каждый квадрат выделялась группа самолетов из пяти-шести машин. Задача: в течение ночи не давать передышки немцам, без конца «бить по мозгам». Мы набирали полные патронные ящики пулеметных лент, под плоскости вешали по шесть 50-килограммовых бомб — фугасных или осколочных, стрелки-радисты брали в задние кабины мелкие осколочные бомбы или шарообразные ампулы с зажигательной жидкостью КС. Вылетали с наступлением темноты. Цель обычно находилась рядом, всего в 10–15 километрах от аэродрома, а то и ближе. На небольшой высоте (400–500 метров) заходили, как правило, со стороны моря, чтобы лучше сориентироваться, находили свой квадрат, присматривались, нет ли орудийных вспышек, не заметно ли передвижений. На следующем заходе сбрасывали одну бомбу, стрелок-радист по команде штурмана кидал пару осколочных или ампулу. Если замечали какое-либо движение, снижались и обстреливали врага из пулеметов.

Потом делали второй заход, третий…

Иногда заходы повторяли пять-шесть раз, находились над целью 30–40 минут. Потом уходили на аэродром, а на смену приходил другой экипаж.

Такая «карусель» длилась всю ночь. Если цель находились в непосредственной близости от нашей передовой линии или не имела характерных признаков для ориентировки, то на помощь нам приходили наземные войска: они впереди своих окопов выкладывали костры, иногда даже в виде стрелы, указывающей цель.

Эти полеты на изматывание войск врага были по душе не всем летчикам, многие предпочитали удары по аэродромам: и быстро, и эффективно. Зато стрелки-радисты, все без исключения, рвались в полет на передовую. Их можно было понять: если при полетах на удар по вражеским аэродромам они выполняли по существу пассивную роль — следили за воздухом, за задней полусферой, чтобы в нужную минуту отбить атаку истребителей, если они появятся (ночных истребителей мы пока не встречали, и стрелки считали, что они в таких полетах «зря хлеб едят»), то в полетах на передовую они активно использовали и скорострельный пулемет, и осколочные гранаты, и ампулы с КС. Конечно, ампулы возить было небезопасно; вели хоть одна разобьется, самолету несдобровать. Поэтому клали их в ящик с гнездами, вымощенными мягким войлоком, чтобы лежали, как на перине. Но зато все знали: если благополучно довезти их до цели, эффект будет впечатляющий. В этом мы убедились еще осенью сорок первого, когда фашистские войска подошли к Перекопу и пытались с ходу прорваться в Крым.

В те дни огромная тяжесть легла на плечи черноморских летчиков. Все, что могло подняться в воздух, шло на Перекоп. Пикирующие бомбардировщики Пе-2 под прикрытием «яков» (а иногда и без прикрытия) наносили удары по прифронтовым аэродромам врага в Чаплинке и Аскании-Новой, по ближайшим немецким тылам, а передовую «обрабатывали» истребители И-15, И-16 и даже старые, уже снятые с вооружения И-5. Над Перекопом шли жестокие воздушные бои.

Как-то командир эскадрильи при разработке боевого задания сказал нам:

— Командование сухопутных войск просит нас оказать помощь; кроме бомбоударов, передовую залить огнем. Нам доставлено большое количество ампул с зажигательной жидкостью, инженеры уже разработали способ доставки их на цель, теперь дело за нами.

Вначале не все верили в эффективность нового оружия. Летчики говорили:

— То ли дело бомба: ахнет так ахнет, сразу чувствуется. А тут какие-то шарики.

Решили проверить действенность эмпирическим путем: разбить ампулу на земле и посмотреть, что из этого получится. Коля Астахов поставил светлый шар на небольшой камень, отошел шагов на тридцать, вынул пистолет из кобуры и не торопясь прицелился. Раздался щелчок выстрела, и тотчас яркое пламя взметнулось вверх, затем начало быстро расползаться по земле. Оно было настолько жарким, что даже на расстоянии десяти метров ощущалась его огненная сила.