Валерий Карбалевич - Александр Лукашенко: политический портрет

Лукашенко все время повторял, что распад СССР — это трагедия, которую необходимо преодолеть. После подписания документа о создании Сообщества Беларуси и России 2 апреля 1996 г. белорусский президент заявил, что договор «исправлял ошибку, сделанную в 1991 году». Выступая перед ветеранами по случаю Дня Победы, президент говорил: «Мы вернули вам государственный флаг страны, за которую вы воевали… Простите нам, что мы пока не смогли вернуть вам ваше и наше общее Отечество в широком и глубоком смысле этого слова. Но я убежден, что это нам под силу. Мы это сделаем». Разоблачая внешних и внутренних врагов интеграции, Лукашенко говорил: «Разве они могут позволить мне, «какому-то там Лукашенко», проводить такую политику, чтобы возродить на одной шестой части суши былую мощь наших стран?»

В мае 1997 года, накануне визита в Киев, президент Беларуси в интервью газете «Всеукраинские ведомости» заявил: «Надо статус-кво восстановить, ведь фактически наши народы уже созрели для того, чтобы жить вместе. И если бы к этому процессу подключилась Украина, то рейтинг процесса еще повысился бы в сознании народов».

Корреспондент уточняет: «То есть Вы видите в идеале возрождение новой могучей страны?»

А. Лукашенко: «Да, и это залог нашего выживания».

В 1999 году во время посещения Удмуртии президент Беларуси заявил: «Мы можем создать мощнейшую империю, могучую и сильную».

В связи с такой идеологической платформой белорусского президента любопытна оценка, данная ему польским политологом Адамом Михником: «Лукашенко — это вовсе не московская марионетка; он — советская кукла».

Но идея реанимации СССР была не только притягательным для электората и элит лозунгом, призванным придать Лукашенко дополнительный политический вес. За этим стояло нечто гораздо большее. Исследователь биографии белорусского лидера А. Федута так описал этот феномен: «Поскольку выше президента суверенного государства может быть лишь Бог, Лукашенко формирует самого себя как мессию, Спасителя. Спаситель не может спасать только один народ — он должен спасать «всех». Эта мессианская функция реализуется через попытку воссоздания единого союзного государства — наподобие рухнувшего Советского Союза. Многочисленные эксперты, убеждающие друг друга и политиков в том, что Лукашенко хочет стать президентом России, просто не понимают Александра Григорьевича: ему мало возглавить Россию, он хочет стать тем, кем был Ленин, — создателем и вождем новой союзной империи. (Характеризуя подписанный в мае 1997 года договор о создании Союза Беларуси и России, президент Беларуси скажет: «Это будет такой Союз, которого еще не видел мир!»). Именно это совпадает с пониманием им собственной высокой миссии. И возрождение СССР с собой во главе — действительная цель его деятельности».

Еще одним идеологическим постулатом Лукашенко для завоевания симпатий как белорусских, так и российских избирателей стала панславистская идеология. После референдума 1995 года политика «белоруссизации» в стране была свернута, вместо нее стала утверждаться идеология славянского единства. Именно она, по представлениям президентской команды, способна была играть мобилизующую роль на территории России.

Конечно, никакой разработанной идеологии не было. Просто вслед за президентом официальная пресса повторяла простые фразы об «исторической общности славянских народов», «единых славянских корнях», «исконном единстве славян» и т. д. Важно обратить внимание, что панславистская идеология в белорусском исполнении стала обоснованием не только для политики единения с Россией, но и борьбы с Западом. Духовной основой единения восточных славян, по мнению белорусского лидера, является православная религия. В послании президентам России и Украины он писал: «Православная церковь всегда несла в себе идею соборности, духовности, этнической целостности славян».

С учетом того, что рыночные реформы в России в 1990-е годы вызвали серьезное недовольство и протестные настроения значительной части населения, Лукашенко свою политику интеграции стал проводить под флагом антиреформ. Сворачивание преобразований внутри Беларуси шло параллельно с критикой российских реформаторов, созданием союза с прокоммунистической оппозицией РФ, апелляцией к электорату соседней страны с антирыночными заявлениями.

Чтобы доказать свое право на кремлевский посад, Лукашенко, адресуясь российской аудитории, настойчиво повторяет, что белорусы и русские — один социум, между ними нет различий, никакой особой белорусской нации не существует: «Мы — единый народ. Никому не удастся нивелировать то, что белорусы и россияне — один народ»; «Белорусы и русские для меня — это люди абсолютно похожие, это просто неразличимые, наверное, даже на генном уровне существа»; «Мы ведь русские люди». И, наконец, завершающий штрих этой антропологической концепции о «похожих существах»: «Белорусы — это русские, только со знаком качества».

От этнических категорий Лукашенко переходит к гражданским, а от них — к государственной общности двух народов. «Наше с вами Отечество», — повторяет белорусский лидер, обращаясь к россиянам. Выступая в Омске, он провозглашает: «Для нас всех как Беларусь, так и Сибирь — общее Отечество».

Следующий шаг — объявление «нашими» институтов российского государства. «Наш флот», — безапелляционно заявил Лукашенко в ходе поездки на Дальний Восток и объявил, что Беларусь берет шефство над российскими военными кораблями.

Президент Беларуси настойчиво позиционирует себя как лучшего друга российского народа: «Большего друга, более преданного России человека, чем я, вы в мире не найдете», — говорит он. А Беларусь, уверяет Лукашенко, — самый надежный союзник РФ. «Сегодня Беларусь фактически в составе России. Больше, чем в составе России. Потому что здесь русскому человеку гораздо лучше, чем в самой России во многих местах»; «Мы же здесь кормили, кормим, поим россиян, которых просто, как собак, гонят из Литвы, если они вдруг там не понравились им. Это же наши люди! Даже чеченцы, когда с детьми ехали через Брест в Польшу, их выкинули из Польши, сотни людей — мы их приняли и в Бресте всех разместили, кормили, поили, они там рожали и моим именем называли детей». И как завершающий аргумент преданности: «Если, как это было всегда в истории, грубо говоря, танки пойдут оттуда (с Запада. — Авт.) на Россию, мы умирать здесь будем за Россию, и наш народ к этому должен быть готов. Назовите хоть одно государство, которое так в открытую заявляло, что «мы будем умирать за Россию»».

Белорусский президент все время стремится перевести проблему интеграции в иррациональную сферу пропагандистской риторики, где в полную силу раскрывается его демагогический дар. «Объединение наших народов — дело святое», — провозглашал он. В результате усилий Лукашенко и его сторонников в России сама идея интеграции основывалась не на рациональных аргументах, не на осознанных и четко сформулированных интересах, а на мифологемах, таких иллюзорных постулатах, на которых долгое время не могут строиться межгосударственные отношения даже близких союзников. Питательной средой для нее являлись перманентные политико-пропагандистские кампании.