Коллектив авторов - Люблю тебя, мамочка! Истории приемных семей

И вдруг я заметил, что детская площадка поделена сетчатым забором. За сеткой были такие же клумбы, аисты, гирлянды. И там тоже уводили детей с площадки. Уводили строем, по парам. У мальчиков были одинаковые синие рубашечки в клеточку, у девочек одинаковые бледно-розовые платьица. Шли они молча вслед за грузной женщиной, по-видимому, нянечкой. За подол ее синей куртки-униформы держался маленький мальчик, лет двух, с черными волосами. Он прихрамывал на левую ножку и изо всех сил старался не отстать от своей провожатой.

– Скажите, а там что? – спросил я у одной из воспитательниц.

– А, там… Там наше «зазеркалье». Сколько просим муниципалитет бетонный забор поставить, а вот нельзя, видите ли. У нас адрес один, и территория общая с «этим учреждением». Родители наши жалуются, что прямой контакт с ними почти, ничего не можем поделать. – Девушка теребила крупные золотые серьги в ушах.

Тут я понял, что приехали-то мы верно, а вот зашли не в ту дверь. Мы вышли из детского сада и пошли в «это учреждение».

Ольга Ивановна, так звали главного врача Дома малютки, оказавшегося на одной территории с детским садом, провела нас в комнату ожидания и обещала вернуться через минуту.

Это был наш первый визит, да и вообще первое знакомство с «системой», и то, что я увидел, оказалось не совсем тем, чего я ждал. В комнате ожидания внезапно оказался большой иконостас. Помню, как я стоял напротив него и думал о том, как ОН на все это смотрит, как позволяет…

Ольга Ивановна тогда нам объяснила, что крестит она тут всех, не разбирая национальностей. У нее были гладко зачесанные, тронутые сединой русые волосы, мягкие руки и оценивающий взгляд светлых зеленых глаз. Да, ей надо было нас оценить, сможем ли мы, осилим ли.

Мы шли познакомиться с мальчиком Тимошей и его сестрой Айкой, которым, судя по описанию, было 2,5 и 4 года. Но Ольга Ивановна не спешила.

– Пойдемте, мы с вами аккуратно за мальчиком понаблюдаем. А там решим, когда и как вам начать знакомство, – сказала она и поправила гладко выглаженный белый халат.

Мы стояли в коридоре и смотрели на детей. Мальчик, которого я видел держащимся за подол няни и слегка прихрамывающим, стоял у шкафчика в раздевалке и с серьезным видом пытался сложить туда свои вещи. На шкафчике был нарисован воробушек.

– Воробушек, да, у нас Тимоша маленький, меньше других, мы ему на шкафчик воробушка и приклеили. Он и есть наш воробушек. – Ольга Ивановна смотрела на нас пристально. И словно что-то для себя решив, повернулась и сказала тихим голосом:

– Тимоша, Тима, идем к нам, воробушек, к тебе пришли…

Айку мы тогда не застали. Не успели. Так как ей исполнилось четыре года, ее перевели в другое место. Детский дом. Ольга Ивановна рассказывала нам, что всячески пыталась момент перевода оттянуть. Но система работает по своим правилам, и тут уж ничего не поделаешь.

Лишь через неделю после знакомства с Тимошей мы смогли поехать в новое место, куда перевели Айку.

Новое место встретило нас отнюдь не иконостасом, но скрежетом открывающихся ворот и высоким серым бетонным забором. Во дворе стояли железные качели с облупившейся краской, трава вокруг была вытоптана.

Айка сидела на кухне, как ни в чем не бывало болтала ногой и пила с какой-то взрослой девочкой чай. Вот такое вот свойство у нее – быстро ко всему привыкать. А вернее – не привыкать ни к чему. И ни к кому. И не у нее, а у них. У всех, кто там. На худой шее у Айки болтался крестик. И тогда нам это казалось странным. Но не более странным, чем все остальное, что мы узнавали, начав этот путь. Не зря Ольга Ивановна испытующе заглядывала нам в глаза.

Дома Айка плакала каждую ночь. Плакала не просыпаясь, отчаянно пытаясь забиться в угол. А проснувшись, говорила, что «вон в углу они стоят».

Нам, сорокалетним «молодым» родителям, становилось жутко до такой степени, что и самим уже начинали мерещиться кошмары, стоящие в углу.

А днем, когда ночные страхи на время прятались под кровать, Айка рассовывала все конфеты и печенья со стола по своим карманам. И если вдруг ей надо было отойти от стола во время обеда, она говорила свое неизменное: «Пап, я отойду, а ты покарауль мою еду, ладно?»

Караульщик из меня получался что надо. Я не только сохранял все сладкие богатства, но и за время Айкиного отсутствия их еще и пополнял.

Постепенно ночные пришельцы если не исчезли совсем, то, по крайней мере, попрятались куда-то по шкафам, до поры до времени. И конфеты уже можно было не оставлять папе под охрану – вроде как никто их не забирает. Хотя на всякий случай одну в карман она кладет до сих пор. Мало ли оно что.

А Тимошу мы забрали чуть позже, никак не удавалось сделать этому православному человеку российское гражданство. Оказавшись дома, он ровно сорок дней не слезал с маминых рук, вздрагивал каждый раз, когда открывалась дверь, и наизусть заучил мультик про мамонтенка.

Прошел год, и мы решились отдать Айку с Тимошей в детский сад. И если для Айки детский сад – дом родной, то с Тимошей все оказалось иначе. Этот день я запомнил так же хорошо, как и тот, когда увидел Тимошу впервые.

У меня было совещание в это утро, я надел галстук и так, при полном параде, повел его в сад. Мы шли по улице, и он болтал без умолку. Пока мы заходили в сад, пока шли по коридорам – тоже все было прекрасно.

Он уже приходил сюда раз с мамой, и настроение у него было замечательное. «Тут музыка, а тут бассейн» – показывал он мне детсадовские достопримечательности. Мы зашли с ним в раздевалку его группы и подошли к шкафчику. Тимоша посмотрел на него, развернулся и… стал плакать. Он взял мой новый галстук, вытирал им лицо, размазывая слезы, и сквозь всхлипывания говорил: «Папа, не оставляй меня, папа, не оставляй…». Немного опомнившись после такого резкого изменения настроения ребенка, я посмотрел на шкафчик. На нем был нарисован воробушек…

– Айка, Тимоша, приходите скорее завтракать, гренки готовы.

– Гр-р-ренки, гр-р-ренки! Пап, хорошо у меня «р» получается, да? – рычала Айка, прыгая то на одной, то на другой ножке.

Спокойно перемещаться у нее не получалось, в свои 6 лет она бурлила энергией, как маленький паровой котел.

– Меньше слов, больше дел, доча. Садись и ешь, пожалуйста.

– Пап, а я и дела делаю. Я очень полезный человек. Еще нежный. Да, я нежный и полезный человек. Вот на Золушке принц поженился, а на ее сестрах нет. Потому, что они были не полезные, а Золушка очень, пап! Посмотри, какую я вам с мамой сделала открытку сама!

Тут Айка подскочила со стула, мигом сбегала в детскую комнату и, вернувшись, достала из кармана кусочек картонки, сложенный пополам в виде открытки.

Из этого же кармана выпал неизменный запас в виде одной конфеты.