Ольга Валькова - Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Сотрудничество с «профессором» продолжалось достаточно долго и то радовало, то пугало Нину Михайловну. Например, 8 июня 1905 г., рассказывая о своем житье-бытье, ее брат Сергей писал Борису Алексеевичу Федченко: «…Нина часто ездит в Москву заниматься к астрономам» [422] Субботин С. М. Письмо Б. А. Федченко. 8 июня 1905 г. // СПбФ АРАН. Ф. 810. Оп. 3. Д. 1036. Л. 19. . 10 октября 1906 г. она сама писала Н. А. Морозову: «У нас это лето прошло очень тревожно — был болен мой папа и мы страшно волновались, потом ему стало лучше и мне удалось 1 месяц поработать в Москве у профессора…» [423] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 4 октября 1906 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1809. Л. 10 об. . А вот что Н. М. Субботина пишет Морозову же через месяц, 11 ноября 1906 г.: «Сегодня уезжаю — на поправку и на астрономическое совещание к своему профессору, этому последнему я ужасно рада и мне хочется прыгать от удовольствия! Пожелайте мне успеха, и чтобы профессор не очень сердился на меня!» [424] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 11 ноября 1906 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1809. Л. 23. Эта поездка оказалась успешной, о чем сохранилась запись в письме Сергея Субботина Борису Алексеевичу Федченко от 23 ноября 1906 г.: «Вчера вернулась Нина из Москвы, осталась очень довольна поездкой, побывала на 2 часа в Собольках» [425] Субботин С. М. Письмо Б. А. Федченко. 23 ноября 1906 г. // СПбФ АРАН. Ф. 810. Оп. 3. Д. 1036. Л. 54. . 31 марта 1907 г. Нина Михайловна с грустью упоминает о проваленном у профессора экзамене: «…Я успела побывать в Москве и в Собольках, в Собольках провалиться в снегу с парой лошадей, санками и тетушкой, а в Москве провалиться на обсерватории у профессора с кометой и теорией ее движения. И было то для меня гораздо горше первого!!» [426] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 31 марта 1907 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1809. Л. 29, 29 об.

Читая яркие, полные энергии и огня письма Нины Михайловны Субботиной, забываешь, что каждый шаг давался ей с трудом, что она жила в вечной тишине, что самый простой разговор был для нее невозможен. Она никогда не жаловалась на случившуюся с ней страшную беду, никогда не пыталась вызвать у своих корреспондентов жалость к себе и своему положению. Ее знакомые, друзья, коллеги искренне восхищались ею. М. Н. Неуймина писала о повседневном подвиге, который требовался от Нины Михайловны, чтобы просто… жить: «Благодаря исключительной выдержке и терпению Нины Михайловны, всегда оживленной и улыбающейся, лишь близкие знали как тяжело ей было передвигаться, переносить на костылях тяжесть всего тела (она могла опираться лишь на кончики больших пальцев и рывком перекидывала тело вперед). Никто не подозревал, какие кровавые мозоли натирали ей костыли при продолжительной ходьбе! Сколько переломано костей при падениях. Как опасно было ей совершенно глухой, ходить по людным улицам. Всех, знавших Нину Михайловну поражала ее энергия, сила воли и жизненное упорство, заключенное в столь слабом и больном теле» [427] Неуймина М. Н. Н. М. Субботина. [Некролог] // Музей истории СПбГУ. Ф. Высших женских курсов. Картон Субботиной. Л. 9. .

Но иногда, очень-очень редко, в ее письмах можно встретить строки, вызванные разочарованием неудачи и досады на саму себя. Именно такие строки спровоцировал неудавшийся экзамен у московского профессора, и неудивительно, что эти строки были адресованы Н. А. Морозову, проведшему почти в полной тишине 25 лет своей жизни и, наверно, понимавшему Нину Михайловну, как никто другой из ее окружения: «…я вернулась из Москвы в большом огорчении и успокоилась только теперь, в ожидании нового экзамена, на этот раз на курсах. Сейчас я к нему готовлюсь и меня ужасно интересует вопрос — как он у меня сойдет? — Это будет пробным камнем для дальнейшего! — писала она и продолжала: — Н[иколай] А[лександрович], не казалось ли Вам, когда Вы вышли из Шлиссельбурга, что Вы отвыкли говорить и словесно излагать свои мысли? Вот именно так отвыкла я, и то, что так легко изложить письменно и вывести самой, кажется ужасно непривычно и трудно передать другим словами… Вот мне это затруднение и хочется преодолеть, чтобы не чувствовать более такого конфликта между словами и мыслями. Я точно человек с другой планеты, попавший сюда случайно и приспособляющий себя к иным формам жизни!» [428] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 31 марта 1907 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1809. Л. 29, 29 об., 30, 30 об.

Но как бы тяжело ни давалось это вынужденное болезнью приспособление к жизни, Нина Михайловна не позволяла себе отвлекаться от своих целей или отказываться от своей мечты. Она оставляла неудачи позади и продолжала двигаться вперед. 31 июля 1909 г., рассказывая Н. А. Морозову о своей жизни в Собольках, Н. М. Субботина пишет: «А здесь моя астрономия страдает из-за облаков: лишь сегодня ночь была ясная и я имела удовольствие наблюдать 138 метеоров! Были такие красивые! В общем вместо наблюдений приходится заниматься теорией — и это для меня привлекательно — надо хорошенько освоиться со своей наукой! Профессор мой — одна прелесть и работается с ним очень хорошо, только я очень редко бываю у него — много надо сперва прочесть и усвоить по общим вопросам. Тетушки мои бранятся — говоря: „точно тебя вовсе нет на земле“, — но это неправда, потому что у меня столько маленьких земных дел, что целый день летаешь от одного к другому и все-таки не успеваешь все переделать <���…> [429] Фраза неразборчиво. — еще надо экзамен m-me Шифф [430] Имеется в виду Вера Иосифовна Шифф (1860–1919) — русский математик; преподаватель Высших женских Бестужевских курсов, автор многократно переиздававшихся сборников упражнений и задач по аналитической геометрии, дифференциальному счислению и др. сдавать! — и добавляет: — Господи Боже, как мало людям жить приходится и как много сделать надобно!» [431] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 31 июля 1909 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1810. Л. 5 об., 7.

Рис. 14. Н. М. Субботина (крайняя справа, сидит) с мамой Н. В. Субботиной (рядом). 1900-е гг. (Домашний архив И. Куклиной-Митиной)

И более того, в трудные времена, во времена душевных потрясений, астрономия становилась для нее спасением и защитой. «…от всех тревог и огорчений прячусь в свою неприступную цитадель — астрономию! — писала она 28 декабря 1907 г. Марии Александровне Островской-Шателен. — Я не трус, не думайте это, только подчас жизнь ранит очень глубоко и есть какое-то утешение сознавать, что твоя мысль работает на пользу человечества (хотя бы в самом малом размере) — и через 200–300 лет твои выкладки и наблюдения пригодятся снова, хотя про тебя никто и не будет подозревать — что это и ты работала! А человеку так надо, чтобы у него была цель! Все-таки, я человек и по временам выхожу из своего бесстрастного спокойствия и вместо мысли о том, что будет через 300 лет, прислушиваюсь к тому, что чувствует мое простое человеческое сердце! — А ведь оно умеет радоваться — и расплачиваться за свою радость!» [432] Субботина Н. М. Письмо М. А. Островской-Шателен. 28 декабря 1907 г. // СПбФ АРАН. Ф. 869. Оп. 6. Д. 66. Л. 3 об.