Александр Ливергант - Дом на кладбище

«Есть тут один господин, о котором я тебе еще не писала, — мсье Эгер, муж мадам, преподаватель риторики, человек большого ума, но вспыльчивый и своенравный. Маленький, чернявый, с ежеминутно меняющимся выражением подвижного, живого лица. Иногда у него появляется сходство с безумной кошкой, иногда — с исступленной гиеной, иногда же, но очень редко, он ничем не отличается от истинного, стопроцентного джентльмена… В настоящее время он очень на меня сердит, мой перевод он оценил, как peu correcte 17. Сам он ничего мне об этом не сказал, свой вердикт начертал на полях моей тетради. Почему, полюбопытствовал мьсе Эгер, мои собственные сочинения всегда лучше моих переводов?.. С Эмили отношения у него не складываются. Когда он уж очень свирепеет, я пускаю слезу, и тогда он приходит в себя. Эмили работает, как лошадь, но ей приходится гораздо труднее, чем мне. Тот, кто пошел учиться во французскую школу, должен был заранее озаботиться изучением французского…»

Шарлотта сгущает краски. Эгер требователен, капризен и далеко не всегда справедлив, но сестрами он доволен. Шарлотта и Эмили увлеченно занимаются не только французским, но и немецким, Шарлотта переводит Шиллера на английский и (специально для Эгера) — на французский. Переводит на французский и английскую классику: «Леди озера» Скотта, «Чайльд-Гарольда» Байрона. Отлично справляются сестры и с любимым, очень непростым стилистическим заданием мсье Эгера: ученикам читается отрывок из книги французского классика, потом этот отрывок обсуждается в классе, после чего учащийся должен воспроизвести свои собственные мысли в стиле прочитанного автора.

Удается сестрам и сочинение собственных эссе по мотивам прочитанных в классе отрывков из сочинений Шатобриана, Гюго, Мюссе, других прославленных авторов. И Шарлотта, и Эмили пишут давно, и такой вид работы дается обеим легко, особенно когда Эгер задает написать эссе не на заданную, а на свободную тему — вот где можно разгуляться авторам Гондола и Ангрии! Словом, сестры «не были лишены соприкосновения с блестящей, сильной, высокой духовностью» 18.

Шарлотту, правда, больше интересуют перипетии седой английской старины, а также сюжеты из Ветхого Завета; она пишет несколько таких, навеянных Священным Писанием и английской историей, эссе: «Вечерняя молитва в военном лагере», «Смерть Моисея», «Портрет Петра Отшельника». В связи с ее эссе «Смерть Наполеона» между ней и Эгером возникает настоящая эстетическая дискуссия о том, что такое гениальность.

Шарлотта: «Природа гения инстинктивна; гениальность одновременно и проста, и чудесна; гениальный человек безо всякого труда, без усилия создает то, что людям, лишенным гения, какими бы знающими и упорными они ни были, не под силу».

Эгер: «Гений без учения и без мастерства, без знания того, что уже достигнуто, — это сила без рычага, это Демосфен, блестящий оратор, который заикается и сам себе мешает… это великий музыкант, который играет на расстроенном рояле…Чтобы в полной мере себя выразить, гению необходима дисциплина и самообладание».

Эмили предпочитает рассуждения более прозаические. Одно ее эссе называлось «В защиту кошек» (которые, по мнению автора, многое переняли у людей), другое посвящено сыновней любви и сложным отношениям детей и родителей; из всех сестер Эмили — самый домашний человек, и темы у нее домашние.

В целом Эгер, повторимся, англичанками доволен, хотя, на его взгляд приверженца «острого галльского смысла», сестры пишут излишне цветисто, уснащают свои эссе лишними, необязательными подробностями.

«Когда раскрываете тему, деталям следует уделять повышенное внимание, — пишет он Шарлотте на тексте ее эссе «Гнездо» 30 апреля 1842 года. — Следует безжалостно жертвовать всем, что не способствует ясности, правдоподобию и основной идее. С подозрением относитесь ко всему, что отвлекает читателя от основной мысли — стремитесь к выразительности, а не к красочности. Все, что несущественно, должно отходить на задний план — это и задает прозе стиль…»

Авторам «Джейн Эйр» и «Грозового перевала» уроки мсье Эгера, по всей вероятности, пошли впрок.

Эмили сходилась с соученицами хуже, чем Шарлотта, — слишком была она погружена в себя, слишком строптива, да и бельгийцев, как, впрочем, и ее сестра, недолюбливала.

«Если судить о бельгийцах по характеру воспитанниц пансиона, — пишет в июле 1842 года Шарлотта Эллен Насси, — то они на редкость неприветливы, эгоистичны, низкопробны и примитивны. Ко всему прочему, очень непослушны, и учителям с ними нелегко… Мы с сестрой их избегаем, что, впрочем, не составляет труда, ведь на нас лежит каинова печать протестантизма и англиканства».

А вот Эгер, несмотря на отрешенность и замкнутость младшей сестры, которая, в отличие от старшей, всегда готова была вступить с учителем в спор, ставил ее — во всяком случае, как автора — не ниже Шарлотты, отмечал логичность ее мышления, умение отстаивать свое мнение, что «и у мужчин-то встречается не часто».

Академические успехи обеих сестер были столь очевидны, что, когда полгода истекли, чета Эгер предложила англичанкам остаться еще на полгода, но теперь уже в качестве преподавателей, Шарлотте прочили место учительницы английского языка за 16 фунтов в год, Эмили — музыки.

Возвратиться в Англию, в любом случае, пришлось: неожиданно умирает тетушка Брэнуэлл. После похорон сестры в Ховорте задерживаются, в Брюсселе они обрели столь необходимые профессиональные навыки, что грех ими не воспользоваться: Шарлотта начинает давать уроки французского, Эмили учит детей играть на пианино. А также увлеченно пишет стихи из Гондолского цикла (на что не хватало ни времени, ни вдохновения в Брюсселе), вместе с Табби Акройд, преданной, многолетней служанкой, ведет хозяйство, ездит на концерты, в Ховортском хоровом обществе слушает Гайдна, Генделя, ходит на лекции — научные (медицинская ботаника), политические (чартизм).

Эгеры меж тем ждут сестер обратно, мсье Эгер искренне сожалеет, что Шарлотта и Эмили в Брюссель не торопятся.

«Поверьте, сэр, — пишет он Патрику Бронте, — мы руководствуемся отнюдь не личной заинтересованностью, а привязанностью. Мы искренне желаем благополучия Вашим дочерям, относимся к ним как к членам нашей собственной семьи, их способности, энергия, исключительная работоспособность — единственная причина, которая вынуждает нас вызвать Ваше неудовольствие».

Никакого неудовольствия высокопарное, сверхвежливое письмо Эгера у Патрика Бронте не вызвало. Напротив, пастор был только рад, что дочери вновь едут в тихую, благополучную Бельгию: в Англии неспокойно, чартистские бунты вспыхивают по всей стране, в том числе и в Ховорте.