Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Патриотическая, без сучка и задоринки, биография Хольмберга обретала зловещее содержание.

Летом 1941 года лейтенант Хольмберг добровольно сдался немцам на польской границе. В отличие от неопытных военнопленных, попавших в лагеря смерти, ему удалось обрядиться в немецкую форму дивизии «Березина», укомплектованной отборными головорезами, и попасть на западный фронт, где было тепло и тихо. Год он цементировал «атлантический вал» в Нормандии, где заслужил поощрение начальства. Право на отпуск он проводил в ослепительном, несмотря на военные времена, городе Париже, разгуливая с русскими балеринами. Есть большая разница между кутежами в русских кабаках и «прятался в церковном подземелье, поджидая своих» по Хольмбергу. Его пушка стреляла не по воронам, а по английским самолетам.

6 июня 1944 года «Атлантический Вал» сдался на милость союзников. Корабли, набитые советскими людьми в немецкой форме, доставили в Америку, в пересыльный Форт-Дикс. Когда же прояснилось, что вместо свободы всех дезертиров сдают в Совдепию, начались поджоги бараков и дикие самоубийства. Американские охранники травили восставших газом и, как бревна, грузили на итальянское судно «Монтичелло», отходившее в Европу.

Мой «будущий тесть» твердил, «я думал только о возвращении на родину», но редко кто возвращался домой в таком неудобном положении.

В своем воображении я рисовал портрет Хольмберга не иначе как в галифе с широкими лампасами и с моноклем в глазу.

Сложнее было с Патей Поповым.

Старик искал союзника или разыгрывал дурака?

Кто он на самом деле — пройдоха, тиран, темнила, сутяга, шизофреник?

Мне пришлось снова лезть на чердак Поповой Любы и наводить справки, перекапывая письма, снимки, записки.

Посудите сами, человек, способный на сочинение с потрясающими подробностями «рапорта» на гражданина Хольмберга в Коллегию Верховного суда СССР, мог составить подобный литературный шедевр и в 1922-м на своего наставника Н. Н. Баженова, или на графа Ю. А. Олсуфьева, или в 1948-м, скажем, на коллегу А. Т. Габричевского?

В неуловимой, как тень, биографии Пати было не меньше темных пятен, чем у пасынка. Ее жизненные узлы плотно переплетались с судьбами известных и безвестных людей, со сливками русской учености и уголовщины.

Счастливое буржуазное детство с постоянными наездами в культурную Европу, и в обществе просвещенных родителей, и по-студенчески отдельно. С отличием закончив юридический и философский факультеты Московского университета, Патя занялся трактовкой текстов Платона, Спинозы, Канта, пользуясь модным по тем временам декадентским стилем с примесью «религиозного мракобесия».

Его волновала педагогика Яна Амоса Коменского.

Обеспеченное положение и широкие связи открывали молодому ученому двери московских салонов, издательств, сект.

В 1913 году, в салоне Маргариты Кирилловны Морозовой на Зубовском бульваре, Патя читал доклад о средневековой общине «моравских братьев». К этому времени относится его вступление в эзотерический кружок, «за поручительством» архитектора Федора Шехтеля (известный друг А. П. Чехова), на радениях которого он близко сошелся с сыном хозяйки «Микой» Морозовым (смотрите его замечательный портрет работы В. А. Серова!), и рядом выдающихся лиц, оставивших заметный след в культуре России, как психолог Н. Н. Баженов, художник Сергей Виноградов, писатель Михаил Осоргин, филолог А. Н. Шварц, историк граф Олсуфьев, философ Вал. Свенцицкий, историк С. В. Бахрушин, профессор М. С. Фельдштейн, братья князья Трубецкие и поэт Вячеслав Менжинский, будущий начальник ГПУ!

Коротким пребыванием в «метафизическом сообществе» отметился философ Павел Флоренский, издав на средства М. К. Морозовой свой шедевр «Столп и утверждение истины».

Неясно, на какой кофейной гуще клялись московские любомудры, какой «кодекс чести» их связывал, но решительно все члены и тайной, а позднее, и антисоветской организации проскочили ухабистую русскую революцию без единой царапины и благополучно поумирали в глубокой старости!

Старшая сестра Люба увлекалась пластическими искусствами.

В их родительском особняке на Новинском бульваре (бывший дом боярина Грибоедова!) бушевал молодецкий салон художественного авангарда: братья Веснины, сестры Прудковские, Ал. Грищенко, Вера Пестель, Петр Вильямс, Вера Мухина, Борис Терновец, Иза Бурмейстер, Борис Фонэдинг.

В то время как русские мистики занимались расшифровкой древних откровений, а молодые футуристы спорили о форме и цвете, Московский Кремль занял и приезжие большевики. С ними посыпались обыски, голод и холод.

Великолепный дом Маргариты Морозовой, где мирно собирались оккультисты, захватила банда до зубов вооруженных красногвардейцев. Обездоленную хозяйку без картин Ренуара и Гогена, прогнали в темный подвал, где талантливый Мика Морозов замерзшими чернилами написал монографию о Вильяме Шекспире.

В декабре 1918 года настала пора пострадать и Поповым. У них конфисковали текстильную фабрику и уплотнили московский особняк, подселив приблудных латышей и китайцев.

Передовые футуристы разбежались по деревням.

На советскую Россию надвигались мор, вши и сатана.

Образованный юрист Патя Попов за пайку хлеба и охапку дров отрабатывал в конторе Международного Красного Креста, где коротко сошелся с сестрами милосердия, спасавшими интеллигенцию в братоубийственной войне, Ксенией Родзянко, Таней Шальфус и особенно Анной Хольмберг, ставшей его женой.

В пропагандной, большевистской брошюре от 1928 года я обнаружил абзац, подчеркнутый синим карандашом:

«Гражданин Попов злобно и бессовестно обманул доверие, оказанное ему как эксперту организации».

За такую характеристику, похожую на приговор ревтрибунала, ставили к стенке, но увертливый «обманщик» Попов как ни в чем не бывало работает консультантом великого режиссера Вс. Мейерхольда.

Уравниловка, пайки, примус, трамвай, террор стали всеобщим достоянием революционной страны.

В начале 1920-х годов мы находим Патю на самом левом фланге русской культуры, в театральном лагере футуристов, Иначе было нельзя. У власти стояли «левые коммунисты». Они раздавали пайки и заказы.

Талантливая Люба с мужем (историк Борис Фонэдинг) и новорожденным сыном весной 1919-го попыталась прорваться в Европу через Новороссийск, где скопилось пол-России желающих. В одном месте поезд московских беженцев забросали бомбами, в другом банда анархистов ограбила всех пассажиров, в третьем у них отобрали пальто и сапоги, и московские утописты пришли в буйный Новороссийск больные и босиком.

В «белом стане» творилось нечто невообразимое.

Бывшие помещики штурмовали товарняки. Солдаты кормили вшей. Знаменитые артисты торговали махоркой. Писатели грузили уголь на корабли союзников. И все вместе, с багажом и порожняком, ломились в порт, куда пропуска выдавались по большому блату. Пробиться на броненосцы союзников Любе с мужем не удалось. Бориса Фонэдинга свалил сыпной тиф. Он умер на улице в 35 лет.