Кирилл Вышинский - «Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

21 апреля Владимир Зеленский победил на президентских выборах на Украине. Уже через три дня, когда победитель ещё не успел вступить в свою президентскую должность, он получил открытое письмо российских журналистов. Это обращение появилось в интернете и в первый же день, 24 апреля, собрало более 250 подписей моих коллег. Подписывались целыми редакциями.

Обращаясь к Зеленскому, журналисты писали: «15 мая исполнится год, как наш коллега, журналист Кирилл Вышинский находится под арестом на Украине. Все это время его безосновательно обвиняют в госизмене только за то, что он честно делал свою работу, выполняя свой журналистский долг. Вы говорите, что СМИ должны быть максимально свободными. А то, что происходит с Кириллом, — нарушение базовых норм свободы слова, прав журналиста и человека. Призываем Вас обратить внимание на ситуацию с Кириллом и сделать все, что в Ваших силах, для того, чтобы он оказался на свободе как можно скорее».

Зеленскому дали понять, что если он не захочет исправлять то, что натворил его предшественник, то рискует разделить его судьбу в глазах международного сообщества. Тем более что Порошенко затеял кампанию по аресту и обмену Вышинского с целью поднять свой рейтинг, а в итоге окончательно его потерял, опозорился. Поэтому в победе Зеленского, точнее, в поражении Порошенко, как я считаю, есть и мой вклад. Те, кто держал меня в тюрьме, фактически расписались в своём бессилии. Те же, кто боролся за моё освобождение, обрели новый импульс к активным действиям. События 15 мая 2019 года — годовщины моего заключения — очень наглядно это показали.

Прошедший год не остудил горячих сердец, борьба не утомила моих друзей и коллег. Всё получилось с точностью до наоборот. Теперь перед украинским посольством собралось гораздо больше людей, чем в мае 2018-го. И держались они куда увереннее, ощущая за собой силу правды. Хором скандировали: «Волю Вышинскому!», высоко поднимали плакаты: «Кирилл Вышинский — узник совести!», «Зеленский, освободи Кирилла!», «365 дней в тюрьме ни за что!»

«Неслыханным делом, позорной страницей в истории современной Украины» назвал моё годичное пребывание в тюрьме «по чудовищному обвинению» член комитета Госдумы по информационной политике Евгений Ревенко. С Женей мы когда-то вместе работали в корпункте ВГТРК на Украине, были коллегами. Все выступавшие сходились в одном: моё немедленное освобождение стало бы самым правильным шагом новой украинской власти, событием, способным создать чувство оттепели в российско-украинских отношениях, где все бы оказались в выигрыше.

От имени российской власти предельно точно высказалась накануне митинга официальный представитель МИД РФ Мария Захарова: «Мы не позволим этой теме выйти из поля зрения мировой общественности, будем и дальше работать с профильными международными структурами, прежде всего с представителями ОБСЕ по свободе СМИ, и активно напоминать украинским властям об их обязательствах в рамках ОБСЕ».

Моральное давление на украинскую власть было столь сильным, что стены, за которыми меня держали, казалось, должны были рухнуть. Неслучайно, когда я вышел на свободу в августе 2019-го, украинский «эксперт по СМИ» Наталия Лигачёва с горечью констатировала, что «Украина пошла на уступки России и полностью выполнила условия Кремля». Заодно и посетовала, что «многие международные журналистские организации неадекватно оценивают ситуацию в Украине, не видят, что российская пропаганда завоевывает мир и в том числе западные международные организации, которые вскоре тоже рискуют оказаться жертвами России».

Возможно, расстрою украинских «экспертов», но практические все представители международных журналистских и других организаций, с которыми я встречался уже после освобождения, оказались абсолютно адекватными людьми.

И Арлем Дезир, представитель ОБСЕ по свободе СМИ, и Дуня Миятович, комиссар Совета Европы по правам человека, да и многие другие журналисты и общественные деятели, с которыми я встречался в Европе, — никто из них не увидел во мне «российского пропагандиста». Да и на потенциальных «жертв России» эти люди походили мало — скорее, они просто искренне были рады освобождению журналиста, моему освобождению…

Я бесконечно благодарен всем, кто год с лишним боролся за мое освобождение. Теперь я точно знаю, что солидарность — это не просто слово, это реальные действия.

Город Херсон я впервые увидел из окошка автозака. Никогда раньше не бывал в этих краях. Маршруты моих поездок по Херсону были одни и те же — из тюрьмы в суд, городской или апелляционный, и обратно, то есть города я толком не видел. Возили меня не в классическом автозаке с решётками на окнах и клетками внутри, где возят обычных зэков. Я ездил в микроавтобусе «ПАЗик» (его ещё на жаргоне называют «таблеткой») собственности того же СБУ. Конвой тоже был из СБУшников.

О книге Пикуля «Фаворит» я уже говорил — нашёл её на полке в камере. Там как раз описывалось, как Потёмкин осваивал Новороссию, строил Херсон. Говорил я и о том, что главной пыткой в камере была «пытка украинским телевидением». Но в этой пытке имелась одна отдушина — местные вечерние новости. Как шутили мои сокамерники, жители Херсона и области, это «самые лучшие и добрые новости в мире». В них об этом крае рассказывалось только хорошее.

Теперь я мечтаю когда-нибудь приехать туда и посмотреть этот город уже не из окна автозака. Тогда я Херсон так и не почувствовал, не узнал, зато мне очень много о нём рассказывали. Херсон стал для меня просто мифологическим местом. То, что видел из окна автозака, и то, что пришлось услышать от сокамерников-херсонцев, отличалось как земля и небо над тюремным двориком, на которое я смотрел во время ежедневных прогулок.

Мне рассказали об этом романтическом городе между двумя морями, Чёрным и Азовским, и погода там зависит от морских воздушных масс. А ещё о бескрайних херсонских степях, где когда-то совершали свои подвиги «неуловимые мстители» из культового советского фильма. Херсон представлялся мне чем-то вроде сказочного острова Буяна или Лукоморья — все о них слышали, но никто не знает, где они находятся.

Очень жарко — нигде мне не было так жарко как в Херсоне. Там я провёл своё первое тюремное лето. Жара градусов под 30–40. В маленьком, плохо проветренном помещении она чувствовалась ещё сильнее. Поэтому, хотя и была горячая вода, первые два месяца я по два раза в день обливался из-под крана холодной.

Херсонская тюрьма заслуживает особого рассказа. Она расположена в очень старом здании, наверное, ещё екатерининской постройки. Вообще, до революции Херсон в Новороссии называли «городом церквей и тюрем». По данным 1910 года, при населении менее чем 70 тысяч человек здесь было семь исправительных учреждений — тюремный замок, политическая тюрьма, каторга, арестантская рота для солдат, арестный дом для хулиганов и прочее.