Кирилл Вышинский - «Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

В камере со мной были люди, которые совсем не выходили на прогулку или выходили один-два раза в месяц, остальное время сидели в помещении. Я их не понимал, старался выходить каждый день. Вместе со мной сидел парень из Херсона, мастер спорта по тайскому боксу — он занимался каждый день, даже бегал по дворику, поднимая пыль. Подсказывал, какие упражнения и как лучше делать. Я отжимался, приседал и подтягивался — поначалу было непросто. Но, как говорил мой отец, главное во всём — регулярность и постепенность. Сначала висел на турнике, потом стал наращивать количество подходов и подтягиваний. В конце заключения, уже в Киеве, ставил себе цель за время прогулки подтягиваться 52 раза — по количеству своих лет. Получалось.

Отдельный вопрос в тюрьме — это еда. В Херсоне первое время у меня не было никаких передач. Приходилось есть, что называется, с «продола», что приносят в камеру баландёры. В культовом советском фильме «Джентльмены удачи» есть фраза: «В тюрьме сейчас ужин — макароны». В камере, когда смотрели этот фильм, такое выражение казалось никчемным и глупым — макарон мы не видели ни разу. Стандартная еда в украинской тюрьме — это каша, как правило, пшеничная или пшённая. В обед нечто жидкое, что называется борщом или супом. Это только название, на деле — просто жидкость с какими-нибудь овощами.

Кашу подавали с «подливой» — переваренные мелко порубленные куски курицы вместе с костями и потрохами. В камере такое сразу не употребляли — дважды промывали кипятком, потом пытались отделить мясо от костей. Только после такой обработки и сепарации каша, в которой не было ничего, смешивалась с этим мясным крошевом и заправлялась кетчупом или специями, поскольку без специй такое варево есть невозможно.

С «продола» питались только от безысходности — те, кому никто не помогал с воли. Лучше, конечно, таких блюд в пищу не употреблять. Пребывание в тюрьме — само по себе стресс, то есть удар по организму. Если ещё усугублять его тюремной едой, то могут возникнуть очень серьёзные проблемы со здоровьем. Мне это сразу же объяснили.

Самые универсальные продукты в тюрьме — каши быстрого приготовления или вермишель. Лучше всего овсянка, которую достаточно залить кипятком. Второе место у «Мивины», лапши за 3 минуты. Это так, на скорую руку. Когда уже обустроил быт и обзавёлся собственной посудой, то старался питаться тем, что передавали адвокаты или присылали родственники. При этом приходилось приноравливаться и обходить массу различных тюремных запретов.

В первую очередь это запрет на всё колющее и режущее — научился в камере резать хлеб и колбасу заточкой, в течение 10 месяцев не видел ни одного ножа. Пользовался черенком от ложки с заточенным ребром, который тщательно прятался, поскольку заточка — предмет по определению запрещённый. Обогревательные и нагревательные приборы, разумеется, тоже запрещены — кроме кипятильника или чайника. Тут начиналась игра между теми, кто прячет и кто ищет — и то, и другое можно делать по-разному. Можно не очень прятать, зная, что даже если найдут, оставят — охранники и опера тоже люди, есть какие-то негласные договоренности. Если установить с ними нормальные отношения, как правило, финансовые, то решать можно любые проблемы, хотя чувство дискомфорта полностью, конечно же, не исчезает. А можно и тщательно прятать, но если стоит задача найти — то все верх дном перевернут, не раз придут, но найдут обязательно. Обыски — это тема для отдельного разговора.

В тюрьме я начал вести дневник — большая тетрадь в клетку — и назвал его «Мысли в клетку». Вот некоторые из моих первых внесённых туда впечатлений и наблюдений.

• В тюрьме ничего нельзя откладывать «на потом» — «потом» может не наступить. Логика здесь может не сработать, причинно-следственные связи тоже — просто можно не знать всех реальных причин, которые влияют на происходящее с тобой и то, почему «потом» не наступило.

• Тюрьма приучает к тому, что тебе не будут сочувствовать и сострадать, к обыденности ненависти по отношению к тебе. Так, в обычной жизни, вроде и не за что тебя ненавидеть, но в тюрьме, как повелось, «невиновных нет».

• Не нужно воспринимать тюрьму как наказание, особенно если ты не виноват, — это просто новые жизненные обстоятельства. Новый быт, новые люди и новые обстоятельства с новыми возможностями. Есть шанс сделать то, что не сделал раньше — прочитать, изучить, осмыслить, найти в себе.

• О делах в тюрьме не говорят — у всех свои проблемы. Сближают ценности, а не цена украденного.

• Важно выбрать — ты здесь живёшь или готовишься к новому этапу в своей жизни. Если живёшь — ты «чёрный», то есть профессиональный уголовник. Если для тебя это этап — ты просто другой.

И ещё я понял, что украинская тюрьма — это зеркало абсурда, возникшего после 2014 года.

Простая мысль — жить можно везде, и в тюрьме тоже. Главное решить для себя — ты хочешь просто жить или даже в этих условиях ты хочешь что-то узнать о жизни новое, понять что-то в себе и окружающих, взглянув на все вокруг с новой стороны. Я выбрал второе.

Все, с кем я говорил во время заключения, да и после освобождения тоже, спрашивали об одном — в чём меня обвиняют? Что я такого сделал, что должно было потянуть не меньше чем на 12 лет? Это самое главное, и ответ, казалось бы, должен лежать на поверхности. Но в моём деле всё оказалось очень непросто.

Первое, что я услышал от следователей — и о чём было объявлено СБУ в день моего ареста — меня подозревают в государственной измене. В Херсонском суде мне предъявили обвинение по части 1 статьи 111 Уголовного кодекса Украины. Заглянем в УК Украины.

«1. Государственная измена, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином Украины во вред суверенитету, территориальной целостности и неприкосновенности, обороноспособности, государственной, экономической или информационной безопасности Украины: переход на сторону врага в условиях военного положения или в период вооруженного конфликта, шпионаж, оказание иностранному государству, иностранной организации или их представителям помощи в проведении подрывной деятельности против Украины».

Мне из этого букета досталось «проведение подрывной информационной деятельности».

Выразилось это якобы в «оправдании аннексии Крыма Россией» и «информационной поддержке террористов на временно оккупированных территориях Луганской и Донецкой областей». Дальше — еще большая галиматья про «вовлечение в подрывную деятельность журналистов и других украинских граждан» и «наполнение украинского медиапространства искажённой информацией». У меня дома и в редакции шли обыски, а СБУ в это время сообщало о «раскрытии сети медиаструктур, которые Москва использовала для ведения “гибридной войны”» против Киева. Виктор Кононенко, в то время заместитель главы СБУ, заявлял: «Установлено и задокументировано, что весной 2014 года Вышинский получил задание из Москвы отправиться в Крым для проведения подрывных информационных акций. В то время, когда на площадях наших городов прощались с погибшими на востоке страны воинами, здесь, в центре Киева, готовились материалы о том, как Вооружённые силы Украины обстреливают мирный Донбасс».