Яков Мелькумов - Туркестанцы

Чтобы разгромить эти банды, я приказал командиру полка Красильникову ночью овладеть кишлаком Сары-Пуль и, закрыв ущелье Ях-су одним эскадроном, занять главными силами высоту 207,3. Гиссарский полк Панкеева должен был наступать вдоль реки Шураб-Дарьи и овладеть кишлаком Сары-Хосор.

1-й кавалерийский Алайский полк с боями достиг указанной ему высоты. На крутых скатах ее были окопы, занятые главными силами Данияр-бека. Полк спешился и повел наступление. Утомленные ночными переходами, красноармейцы с трудом преодолевали упорное сопротивление противника. Но вот на высоте по-явился какой-то всадник. Он носился с одного фланга на другой, размахивая маузером. Кто-то из бойцов узнал в нем Данияра. Усталость как рукой сняло. Конники Алайского полка хорошо помнили подлое предательство Данияра, стоившее жизни многим бойцам 8-го стрелкового полка. Ненавистное имя передавалось по цепи, и весь полк в едином порыве поднялся и пошел в атаку. Чья-то меткая пуля сразила Данияра, и он, опрокинувшись, упал из седла. Басмачи выскакивали из окопов и, бросая оружие, бежали в долину.

Часть банды пыталась в конном строю прорваться через ущелье Ях-су, но попала под клинки наших конников.

2-й кавалерийский Гиссарский полк Панкеева тем временем с боем занял кишлак Сары-Хосор. Группировка басмачей распалась. Одна часть во главе с Сами-пашой бежала в направлении Товиль-Дора, вторая — во главе с Абду-Кадыром ушла в горы.

С наступлением темноты бригада сосредоточилась в кишлаке Чагана. Среди собранных трофеев оказалось несколько десятков английских винтовок и два пулемета.

Вскоре стало известно, что турецкий генерал Сами-паша, поняв безвыходность борьбы, ушел за границу. Авантюра Энвер-паши, мечтавшего о создании «Великой Оттоманской империи», потерпела крах. В Бальджуанском районе оставался только Абду-Кадыр, единственный представитель недавнего триумвирата; он про-должал борьбу и после бегства Сами-паши.

Об «идейных» позициях Абду-Кадыра и его «политических» целях говорит такой факт. Однажды в штаб бригады был доставлен басмач, который заявил, что он должен говорить только со мной. Я приказал привести его.

Басмач, оказавшийся одним из курбашей Абду-Кадыра, заявил, что Абду-Кадыр готов перейти на службу к Советской власти и обязуется защищать Бальджуанский район от вторжения посторонних бандитских шаек. Взамен Абду-Кадыр просит, чтобы его оставили правителем района и чтобы все распоряжения Советской власти шли через него.

Поняв, что его ставка на турецких и английских интервентов бита, этот матерый бандит был готов примириться с ненавистным ему советским режимом, лишь бы сохранить власть над трудящимся населением и иметь возможность обогащаться.

Предложение Абду-Кадыра не было для меня неожиданным. Я давно убедился, что среди главарей басмаческого движения не было ни одного, действительно убежденного в правоте дела, за которое он проливал столько крови мирных людей. Всеми ими руководила одна цель — сохранить свои богатства, свое господство над трудовыми массами. Никто из них не мог понять, что Советская власть, провозглашенная в результате победы бухарской революции, боролась не с отдельными лицами, а со всем прогнившим феодально-капиталистическим строем, который эти лица защищали.

Я слушал посланного Абду-Кадыром курбаши и обдумывал, как лучше поступить. Захватить Абду-Кадыра — значило сохранить жизнь и покой сотен и тысяч людей. И у меня созрел план. Я заявил, что жду Абду-Кадыра и его курбашей для личных переговоров.

Через два дня в Чагану прибыл Абду-Кадыр с сыном Довлятман-бия и десятью курбашами. Я заранее сообщил командующему группой о своем намерении задержать басмачей и, ожидая его согласия, принимал Абду-Кадыра как гостя.

Все шло хорошо, и лишь простая случайность помогла Абду-Кадыру избежать плена, в результате чего много невинных жертв погибло от руки этого головореза.

Командир Алайского полка Красильников самовольно, вследствие того что на месте его стоянки не оказалось фуража, перешел в соседний кишлак Сайдой. Банда Абду-Кадыра, сосредоточенная в кишлаке Оруфи, решила, что ее окружают. Басмачи послали в Чагану лазутчика, и ночью Абду-Кадыр с сыном Довлятман-бия бежал. Но десять курбашей, которые пришли с ним, раскаялись в своих поступках и в доказательство своей искренности рассказывали на базарных площадях о вероломстве Абду-Кадыра и о его желании служить Советской власти при условии, если эта власть позволит грабить бедняков.

Роль 8-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады в ликвидации авантюры Энвер-паши, несмотря на ее пассивные действия в начале операции, была велика. Бригада в завершающий период боев действовала бок о бок с 1-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригадой. Без такого тесного взаимодействия покончить с энверовщиной было бы очень трудно.

За успешные действия в районе Бальджуана и за разгром шайки Энвер-паши при занятии города 15-му кавалерийскому полку 8-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады было присвоено наименование Бальджуанский. Командир полка В. А. Лихарев был награжден орденом Красного Знамени.

Из-за своей малочисленности 8-я бригада после ликвидации энверовщины была расформирована; 16-й кавалерийский полк влился в 15-й Бальджуанский, который был переименован в 3-й отдельный Бальджуанский кавалерийский полк 3-й Туркестанской стрелковой дивизии. Командиром полка был назначен Иван Савко. Это был человек, беззаветно преданный делу партии, и я хочу рассказать о последних минутах его короткой героической жизни.

В конце октября 3-й отдельный Бальджуанский кавалерийский полк был переброшен в Бабатаг для ликвидации банды Хурам-бека.

За несколько часов до боя всегда жизнерадостный Савко вдруг замкнулся, стал мрачным. «Если меня убьют, возьмешь на себя командование», — сказал он своему комиссару. А вскоре головной отряд, с которым следовал Савко, столкнулся на перевале с бандой, и 25-летний командир полка был убит.

О славном командире бойцы 3-го кавалерийского полка сложили песню, которая до сих пор живет в памяти тех, кто знал Ивана Савко. Вот эта песня. Ее пели на мотив песни «Степь да степь кругом»: