Дмитрий Олейников - Авраам Линкольн

Препятствием к дуэли было законодательство штата, запрещавшее поединки и грозившее виновникам тюремным заключением от года до пяти лет. Обошли закон просто — местом дуэли выбрали остров на Миссисипи, принадлежавший соседнему штагу Миссури (там за дуэли не наказывали, и остров пользовался такой большой популярностью у дуэлянтов, что его прозвали «Кровавый»). Надо было спешить, поскольку Спрингфилд уже шептался о предстоящем поединке и власти вполне могли арестовать подозреваемых в нарушении закона.

Обе команды дуэлянтов переправились через Миссисипи и встретились в условленном месте. Рассказывают, что накануне решительного момента Авраам не мог обойтись без очередного забавного рассказа: «Это напоминает мне историю об одном кентуккийском добровольце в войну 12-го года. Возлюбленная подарила ему патронташ, на котором вышила „Победи или умри!“. Новобранец прокомментировал надпись так: „Ну зачем так категорично? Не лучше было бы ‘Победи или будь тяжело ранен’?“» {131} 131 Цит. по: Ibid. P. 192. .

Секунданты, согласно правилам проведения дуэлей, в последний раз попробовали уговорить стороны примириться. Сторонники Линкольна потом рассказывали: чтобы сделать Шилдса уступчивее, Авраам одним махом срубил своим палашом толстую ветку ивы — и противник испугался. Демократы же утверждали, что Шилдс вовсе не испугался, а рассмеялся. Как бы то ни было, друзья дуэлянтов показали себя искусными политиками — добились примирения: Шилдс согласился отозвать свой чрезмерно оскорбительный вызов, а Линкольн — публично объявить о том, что не имел никаких намерений задеть личность финансового контролёра, «человека и джентльмена», и все его корреспонденции из «Затерянного местечка» носили исключительно политический характер.

Линкольн не любил вспоминать эту дуэль, а саму статью, ставшую поводом к ней, считал «дурацкой»; он больше никогда не писал под псевдонимом. Однако рыцарское поведение Авраама ещё больше возвысило его в глазах Мэри: он принял на себя все обвинения и, таким образом, защитил честь своей дамы. И если этикет того времени требовал, чтобы дамы «испытали» избранников, то такое испытание дуэлью стоило всех остальных.

Последние сомнения Линкольна развеял Джошуа Спид: он ещё недавно боялся неизведанности семейной жизни, но в феврале 1842 года женился. Через какое-то время Авраам выпытывал у Джошуа, каково быть целых восемь месяцев женатым человеком:

«Я хочу задать очень важный вопрос. Теперь, когда ты можешь полагаться не только на эмоции, но и на разум, ответь: счастлив ли ты в браке? Со стороны любого другого это был бы нахальный, неприличный вопрос, но меня, я знаю, ты извинишь. Пожалуйста, отвечай поскорее, жду с нетерпением».

От этого ответа зависело решение Линкольна.

Спид ответил: «Я счастлив даже гораздо более, чем мог предполагать!» Позже он вспоминал: «Если бы я не был тогда женат и счастлив, он бы не женился».

Дату предстоящего бракосочетания Авраам и Мэри хранили в таком секрете, что даже преподобный Чарлз Дрессер узнал о том, что ему предстоит обвенчать молодых, только утром намеченного дня, в воскресенье 4 ноября 1842 года. По традиции обряд проходил в доме невесты. Элизабет Эдвардс получила на подготовку церемонии всего несколько часов (когда подавали свадебный торт, он ещё не остыл). В просторной гостиной собрались только близкие друзья и родственники Мэри и Авраама (человек тридцать приглашённых, что, по мнению Мэри и её сестёр, было «скромным приватным бракосочетанием» {132} 132 Lincoln’s Marriage: Newspaper Interview with Missis Frances Wallace. September 2, 1895. Privately printed, 1917. P. 4. ). Со словами: «Этим кольцом беру тебя в жены, и всё, что имею в своей мирской жизни, тебе вверяю» — Авраам надел на палец Мэри золотое кольцо с надписью Love is eternal — «Любовь вечна». Пафос ситуации снизил один из гостей, престарелый судья Томас Браун. Услышав трафаретные слова «всё, что имею… тебе вверяю», он громко воскликнул: «Боже мой, Линкольн, ведь всё это будет внесено в протокол!» {133} 133 См.: Herndon’s Informants. P. 665.

Мистер и миссис Линкольн переехали в таверну «Глоб», освобождая место для «пансиона» следующей сестре Элизабет, Энн Тодд (она через несколько лет станет миссис Кларк Смит). Через девять месяцев у них родился первенец. Его назвали Робертом Тоддом в честь отца Мэри.

Насколько по-разному воспринимали они эту комнату размером 8 х 14 футов (чуть больше десяти квадратных метров) на втором этаже таверны «Глоб» за четыре доллара в неделю плюс ещё четыре за кое-какую стирку и общий со всеми постояльцами стол.

Для Авраама это было, возможно, самое комфортабельное собственное жильё, в котором ему пока доводилось жить, особенно по сравнению с временами, когда он спал на прилавке или между ящиками и бочками в кладовой нью-салемской лавочки. Для Мэри же, выросшей в двухэтажном доме с четырнадцатью комнатами, в окружении чернокожей прислуги, и ещё недавно считавшей своим домом роскошный кирпичный особняк «аристократов» Эдвардсов, такую перемену можно было бы назвать жертвой — в том смысле, в каком это слово употребляют шахматисты, подразумевая готовность поступиться меньшим в надежде на выигрыш большего. Теперь у неё не было прислуги, не было гостиной для встреч с визитёрами, столовую заменял шумный обеденный зал. Не было и няни для ребёнка. С рождением Роберта комнатка стала совсем тесной, к тому же ребёнок был голосистый, и соседи начали жаловаться на детский плач, не дающий спать по ночам.

И всё-таки рождение Роберта Тодда стало новой отправной точкой в истории семьи Линкольн. Отец Мэри, узнав, что внук назван в его честь (а эта традиция в то время уже почти отмерла), был растроган, приехал навестить дочь на Рождество 1843 года. Заодно зять помог ему с решением образовавшихся в Иллинойсе юридических дел. Роберт Тодд-старший подарил молодой семье 80 акров земли и объявил, что будет, пока жив, выплачивать Мэри по 120 долларов в год. Это была как раз такая сумма, которая позволяла нанять служанку (за 1,5 доллара в неделю). Вскоре трое Линкольнов перебрались из таверны в арендованный домик, скромный, трёхкомнатпый, но отдельный. Этому способствовала интенсивная адвокатская практика Авраама. Иногда ему приходилось неделями разъезжать по штату. Зато в 1844 году Линкольн не только рассчитался с «национальным долгом», напоминавшим о неудачных коммерческих экспериментах в Нью-Салеме, но и смог набрать денег, чтобы купить дом, стоящий на восьми акрах собственной земли!

Преподобный Чарлз Дрессер, венчавший Авраама и Мэри, продал им свой дом в семи кварталах от центральной площади, чтобы поправить своё пошатнувшееся финансовое положение. За покупку пришлось отдать сумму всего годового дохода Линкольна — 1200 долларов — и в придачу принадлежавший ему земельный участок. В мае 1844 года Мэри, Авраам и Роберт смогли въехать в свой дом на углу Восьмой и Джексон-стрит (все улицы Спрингфилда, идущие с востока на запад, носили тогда имена президентов США, тогда как перпендикулярные были просто пронумерованы). На двери появилась чёрная табличка с серебряными буквами «А. Линкольн».