Феликс Медведев - После России

— Видите ли, есть некая инерция действия. Если ты заявляешь себя в чем-то по глупости ли, по смелости, по случайному озарению, по случайно вырвавшейся фразе, то друзья, компания, окружение начинают тебя теребить, провоцировать. Такой провокацией был вызов меня к директору школы, когда я учился в десятом классе. А вызвали в связи с тем, что я не так отозвался о венгерских событиях.

— А как вы отозвались?

— Ну я заявил, что в Венгрии действительно была революция. Вот меня и вызвали в дирекцию, а там уже сидел человек в штатском. Вызывали еще двоих из нашей компании, но они испугались, а я сдуру не испугался. Вот и поехало и закрутилось. Теперь-то я знаю, что такие действия и мысли шаг за шагом приводят человека в тюрьму. Но достаточно было мне на каком-то этапе остановиться, испугаться… или власть была бы поумнее… Подачку бы предложила, а я по неопытности принял, многие же на это клевали. Достаточно было какому-то толковому человеку вызвать меня побеседовать: ты знаешь чего, иди-ка ты в партию, и мы будем изнутри перестройку вершить, и я мог бы на это клюнуть. Но этого не случилось… Дело в том, что система помогает держаться. Она так глупо устроена, советская система, что она помогает вам держаться героем. Если ты устал, что со всеми случается, и готов от всего отказаться — «мне все надоело, я ухожу в личную жизнь», — как только в тебе это почувствует, она не скажет тебе, давай уходи, она будет тебя ломать до конца. Она будет настаивать: «Ты должен у нас работать», то есть пытается тебя сломать. А если ты не хочешь ломаться, ты вынужден держаться. Понимаете, они тебе не дают отойти в сторону. Раз ты заявил по глупости, например, что ты герой и что ты стоишь на первой линии огня, ты должен быть на первой линии до конца. Иначе они тебя сломают. Возможности отойти в сторону они не дают. И этим самым они помогают тебе держаться. Так что вот…

— Вы хотели убить Хрущева, а что вы думали о Сталине?

— В то время о Сталине я уже все знал. А окончательно все понял после XX съезда. Воспринимал я его резко отрицательно и пытался осмыслить Сталина как элемент советской системы, а не как случайное явление. С Лениным я разобрался чуть позже, году в 1961-м. Тоже за счет чтения. То. что сейчас сделал Ерофеев в «Моей маленькой Лениниане». мне тогда уже помогло при чтении.

— Именно ленинских книг?

— Да, источников, первых еще изданий с письмами, комментариями, то есть я читал еще не отредактированного Ленина. Помогло мне и чтение переводных романов. Я достаточно адекватно представлял Запад. Поэтому меня ничто тут не разочаровало. И ничто особенно не удивило. за исключением, правда, одного существенного момента: я все-таки не предполагал, в какой степени левые здесь сильны. То есть я знал, что они сильны, но не знал, что до такой степени.

А вообще, даже читая сугубо советские источники, можно было составить себе более или менее четкое представление о реальном мире. Естественно с какими-то поправками.

Эдуард Кузнецов — крепкий орешек. Даже если раскалывается. все равно не ясно, что там внутри. Рассказывает. вспоминает, философствует. Все интересно, многое необычно, — множатся мои вопросы к самому себе: кто он, человек, сидящий передо мной? Не слишком ли запутана его жизнь, не слишком ли он в ней настрадался, не сошел ли он с ума. не стал ли он одним из тех, на ком держится правда нашей горькой эпохи? А может быть, он простой уголовник? А может, великий диссидент? И снова вспоминаю: «Какой я герой, я нормальный человек».

Нормальный? Но с наших даже сверхперестроечных понятий многие не приемлют его суждений:

— Если страна хочет выздороветь, она должна за это заплатить. И я очень сильно подозреваю, с большой горечью, что страна зальет себя кровью. Что же вы хотите? Чтобы убить такое количество людей, десятки миллионов, сколько же надо было иметь палачей?! Это даром не дается. Германия за это расплатилась, Япония. До сих пор здесь сажают нацистских преступников. Страна продолжает платить. А у вас? Только-только начали раскапывать могилы. Да еще и ахают, надо ли? А чтобы наказать тех. кто убивал, этот вопрос даже не поставлен.

Единственно, в чем преуспела советская система, в том, что она сумела создать нацию рабов, лгунов, воров.

Людей, которые говорят одно, а думают другое. Разве дело в колбасе?!

Но не до конца человека растоптали. Сейчас при Горбачеве что-то вроде бы сдвинулось. Что-то светлеет в людях, надежда какая-то прорывается. Появились люди с разумными речами, мыслями. Я брал для «Свободы» телефонные интервью с шахтерами из Воркуты. Простые работяги, но как толково говорят, какой у них здравый смысл. Они очень быстро стали во всем разбираться. Просыпается человеческое достоинство. Еще годков бы пять продержаться России, переходный период нужен сейчас. Укрепилось бы завоеванное.

Особенно меня беспокоят злые, агрессивные люди. Они берут верх. Люди добрые, интеллигентные сидят себе по домам, на кухнях рассуждают. А агрессивные всегда динамичны. Это как в лагере, когда горстка уголовников держит в своих руках многотысячную толпу. И в принципе иногда и хороших людей…

Интеллигент для меня давно уже ругательное слово, и советская интеллигенция поражает меня своим идиотизмом, безвольностью, продажностью…

Самая большая гласность бывает в лагере. Но лагерная жизнь от этого сладкой не становилась. Так что гласности одной мало.

— Как вы думаете, примет ли наконец Советский Союз закон об эмиграции?

— Сам факт закона об эмиграции был бы положительным для закрытой системы. Хорошо сформулировал Сахаров: для чего нам нужна свобода эмиграции, даже если человек не собирается никуда уезжать? Сам факт, что открыты двери, уже впускает свежий ветер. Эмиграция ведь преимущественно еврейская, будем так говорить, немецкая совершенно незаметна и, как правило, из Казахстана. Большая часть выехала из ощущения антисемитизма. Поэтому многие унесли с собой враждебные чувства по отношению к советской системе, а многие по неразборчивости, маломыслию и к России питают вражду. Большинство из них представители, как очень четко и хлестко определил Солженицын, «образоватчи-ны». То есть они привнесли элемент неприятия даже к России самой. Человеку, оторвавшемуся от корней, надо как-то словесно, вербально оторваться. Для того чтобы вжиться в новую среду, человека часто не хватает, а надо быть широким, чтобы сказать: о’кей, я сохраняю и те формы, и эти. Чтобы пустить новые корни, он должен оттолкнуться от тех корней. И многие, чтобы укрепиться в какой-то позиции, пытаются обгадить своего соперника. Так и здесь, одни, отталкиваясь от вчерашней жизни, чтобы себя здесь психологически вжить, перегибают, преувеличивают тамошние минусы. Другие выставляют себя героями, дескать, и там они были врагами системы. Вообще эмиграция — это болезнь. Сама по себе, даже если она очень легко проходит. Эмигрантская психология больная, невротическая очень, часто на грани шизофрении, это скол сознания. Нелегко перенестись из одной культуры, причем из советской — это как с луны свалиться. И даром, легко это не дастся никому. Только в Израиле вживание проходит относительно безболезненно, поскольку люди быстро теряют эмигрантский статус, вживаются в жизнь страны. И очень быстро забывают о том, что было. Жизнь там настолько полна иными событиями, что люди начинают ощущать, что они действительно живут на пупе мира. Там вес пульсирует и бьется. И эмигрантское сознание сводится к минимуму. Человек быстро становится гражданином страны.